Красный дворец - Джун Хёр

— Оджин! — крикнула я, добежав до конца тропы. Вокруг меня сгущался лес, и я закричала во весь голос: — Оджин!

Меня охватила тревога. Я стала быстро взбираться по склону, но он становился все круче. Ветки били меня по лицу, царапали, вонзались в руки, цеплялись за юбку. А затем я резко остановилась; земля крошилась у меня под ногами, а я стояла и смотрела на возникший из ниоткуда крутой спуск, едва различимый в сгущающейся темноте, и на качающиеся внизу деревья. Подул ветер, и далеко внизу зашелестел океан бамбука. На дрожащих ногах я отпрянула назад, споткнулась о камень и упала навзничь; ладони мои ушли в мокрую землю. Я подняла руки, чтобы их вытереть, но с ужасом увидела на них пятна крови.

— О нет, — прошептала я, осматривая землю перед собой. Кровавая дорожка, усеивавшая листья и веточки, переваливала через край обрыва. С трудом встав на ноги, я хотела было слезть вниз, но передумала — в лесу с каждой минутой становилось все темнее. Густые тени простирались по земле, поднимались по древним стволам, поглощали все, к чему прикасались. Стоило поскользнуться, и я окажусь на дне обрыва.

Подобрав юбку, я побежала вниз по тропинке и бежала, пока у меня не заболели легкие. Добравшись до лощины, я повернула и пошла в направлении обрыва, пока не оказалась наконец ровно под тем местом, где была прежде.

И увидела у своих ног полицейскую шляпу и бусы в пятнах крови.

Я со сжимающимся сердцем начала протискиваться через стебли бамбука. Через длинные ветки, через гладкие листья, растущие так густо, что я едва видела, куда иду. При мысли, что я могла пройти мимо Оджина, меня в самое сердце поразил страх. Потом бамбук наконец расступился, и я увидела стоявшего в ручье на коленях мужчину; его била сильная дрожь.

— Оджин! — Я бросилась к нему и села на корточки. Мой взгляд упал на его лицо: оно было испещрено порезами и ссадинами, в глазах стоял неприкрытый страх. Правая рука у него была сломана в локте и неестественно болталась вдоль тела, а другую он крепко прижимал к боку. По кисти струилась кровь, пропитавшая его халат уже наполовину.

— Хён-а, — тяжело дыша, сказал Оджин. — Я не могу ее остановить.

Я вытерла холодный пот со лба и сказала:

— Дай я посмотрю.

Стараясь казаться спокойной, я уложила его на спину, подальше от холодного ручья. Дрожащими от паники пальцами ощупала перед его халата и обнаружила оставленную мечом глубокую рану, идущую от живота через ребра. Медсестра Инён, должно быть, застала его врасплох, напала, а затем столкнула со склона.

— И как только она нас нашла? — Я оторвала от юбки полосу ткани и перевязала рану Оджина так туго, как только смогла. Я не позволю ему истечь кровью и умереть. И мне необходимо было говорить без умолку — и чтобы Оджин не потерял сознание, и чтобы самой не прокручивать в голове наихудшие варианты: сломанные кости, поврежденные внутренние органы, смертельные инфекции… — Она, должно быть, следила либо за одним из нас, либо сразу за обоими.

Он не слушал мою болтовню, а просто смотрел на меня тусклыми глазами. Зубы его были стиснуты, рука лежала на перевязанной ране, дрожь, сотрясавшая его, становилась все сильнее. Кожа была влажной и слишком холодной.

«Что мне делать?»

Мне бы хотелось обернуться медицинским светилом или моей наставницей — кем-нибудь более сведущим, чем я, — но я лишь снова и снова шептала имя Оджина. Все, на что я была способна, так это положить его голову себе на колени и смотреть, как он мучается от боли.

«Я не знаю, что теперь делать. Пожалуйста, вразуми меня, я не знаю, что делать».

И тут лес с треском ожил.

Под чьими-то ногами зашуршали листья.

— Спасибо, что привела меня к инспектору, — услышала я женский голос.

Из темноты вышла медсестра Инён и остановилась в бледно-голубом столбе света с мечом в руке. Она была совсем не такой, как во дворце, и выглядела хрупкой, как кость, готовая вот-вот переломиться.

— Я надеялась, он умрет от потери крови, — прорычала она, словно кумихо, а ее глаза сверкали в темноте, как ее меч. — Но теперь мне придется завершить начатое. Вы хотели вести расследование вместе, вот оно и кончится для вас обоих одновременно.

19

Я по-прежнему стояла на коленях, обхватив одной рукой Оджина, а в другой у меня был кинжал, которым я размахивала, словно это могло как-то его защитить. Голова Оджина все еще лежала у меня на коленях. Он не шевелился, и я очень боялась посмотреть на него.

— Оставь его в покое! — крикнула я, и мой полный отчаяния голос пронесся по пустому лесу. — Пожалуйста, просто уйди!

— Да я бы и не тронула вас, если бы вы не сунулись в мое отделение полиции. А теперь вы все знаете. Вот зачем вам понадобился командир Чхэ. — Она подошла ближе. — Не надо было пытаться остановить меня. Даже мой брат не стал мне препятствовать, когда я отдала ему кольцо его жены и он узнал о ее смерти. Он понимал, понимал, что я вправе мстить. Невозможно жить под одним и тем же небом с убийцей родителей.

Это была цитата из «Записок о правилах благопристойности», которую как-то упоминал Оджин.

— Но мы же медсестры, — возразила я, и голос мой охрип от раздирающих меня эмоций. — Разве ты не помнишь слова Сунь Сымяо, приведенные на первой странице медицинской энциклопедии? «Человечество — самый драгоценный организм из всего живого на свете». Как… как ты могла убить всех этих женщин?

Одно дело было подозревать медсестру Инён, прислушавшись к словам командира, и совсем другое — встретиться с ней лицом к лицу. Она была последней, кого я могла бы заподозрить в преступлениях, ей единственной я доверяла во дворце, наводненном шпионами.

— Я не понимаю, как ты могла вытворить такое? Придворная дама Анби, медсестра Арам, медсестра Кюнхи — они были всего лишь свидетельницами. Они никак не могли спасти твою мать. И даже если бы попытались противостоять принцу, то неминуемо оказались бы убиты…

— Думаешь, ты лучше меня? — ледяным шепотом проговорила Инён. — Думаешь, ты знаешь, что хорошо и что плохо, а я нет? Большинство из нас верит, что мы не способны на убийство… до тех пор, пока кого-нибудь не убьем. До тех пор, пока твоя мать… — С клокочущей в горле болью она продолжила: — До тех пор, пока твоя мать, женщина, родившая и с любовью воспитавшая