Собака из терракоты - Андреа Камиллери

Старик покачал отрицательно головой.

– Если я прервусь, то потом опять не начну. Я оставался в Вигате почти до вечера. Дом уцелел, но внутри был большой беспорядок, двери и окна вырвало взрывной волной, мебель попадала, стекла разбились. Я, как мог, прибрался, трудился вплоть до самого вечера. У входа не нашел моего велосипеда, его украли. Я пошел пешком в сторону Красто, час пути. Пришлось шагать по самой обочине шоссе, потому что было множество военных машин, итальянских и немецких, шедших в обоих направлениях. В ту минуту, когда я наконец дошел до тропинки, ведущей к дому, откуда ни возьмись появились шесть американских истребителей, которые принялись строчить из пулеметов и бросать бомбы. Самолеты летели очень низко, с громовым ревом. Я бросился в канаву и почти тут же почувствовал сильнейший удар в спину, сначала я было подумал, что это – большой камень, отлетевший от взрыва бомбы. На самом деле это оказался армейский ботинок, и в нем – ступня, оторванная чуть повыше лодыжки. Я вскочил, бросился по тропинке, мне пришлось остановиться, потому что меня вырвало. Ноги меня не держали, я упал два или три раза, тем временем гул самолетов у меня за плечами постепенно стихал, посреди горевших грузовиков яснее раздавались крики, стоны, молитвы, приказы. В то мгновение, когда я переступал порог дома, в верхнем этаже послышались два выстрела, один за другим. Дяде Стефано – подумал я – удалось-таки войти в дом и довести до конца свою месть. Рядом с входной дверью стоял толстый железный прут, который служил нам засовом. Я взял его, потихоньку поднялся по лестнице. Дверь моей спальни была открыта, человек, видневшийся в дверях, еще держал в руке револьвер и стоял ко мне спиной.

Старик до того ни разу не поднял глаз на комиссара, теперь же он поглядел на него в упор:

– Как по-вашему, похож я на убийцу?

– Нет, – сказал Монтальбано. – И если вы имеете в виду того, кто стоял в комнате, с револьвером, душа у вас может быть спокойна, потому что вы действовали вынужденно, в целях самозащиты.

– Тот, кто убил – все равно убийца; то, что вы мне говорите – юридические формулы на потом. Главное – побуждение, что рождается в тот момент. И я этого человека хотел убить, что бы он ни сделал Лизетте и Марио. Я замахнулся и ударил его прутом по затылку – изо всех сил и с надеждой размозжить ему голову. Он упал, и я увидел кровать. На ней лежали Марио и Лизетта, раздетые, прижимаясь друг к другу, в луже крови. Должно быть, их, когда они лежали в постели, напугали бомбы, падавшие совсем рядом с домом, и они обнялись так тесно от страха. Для них все было кончено. Может, что-то еще можно было сделать для человека, хрипевшего на полу. Я пинком перевернул его лицом вверх, это был уголовник, подручный дяди Стефано. Я методично ломом превратил его голову в месиво. Потом я потерял разум. Стал переходить из одной комнаты в другую, распевая. Вам случалось кого-нибудь убить?

– Да, к несчастью.

– Вот вы говорите, – к несчастью, и, значит, не испытывали удовлетворения. Я же, наоборот, чувствовал больше, чем удовлетворение, – радость. Я был счастлив, я же вам сказал, что пел. Потом упал на стул, подавленный ужасом, ужасом перед собой самим. Я возненавидел себя. Им удалось сделать из меня убийцу, и я не смог воспротивиться, больше того, я был счастлив. Кровь во мне была заражена, хоть я и пытался очистить ее разумом, воспитанием, культурой и всем чем вам угодно. Это была кровь Риццитано, моего деда, моего отца, людей, о которых в порядочных домах города предпочитали не говорить. Потом, в моем бреду, мне привиделась возможность выхода. Если бы Марио и Лизетта продолжали спать, весь этот ужас стал бы вроде как не бывшим. Просто кошмаром, дурным сном. Тогда…

Старик уже был на самом деле еле жив, Монтальбано испугался, как бы его не хватил удар.

– Можно, продолжу я. Вы взяли тела, перенесли их в пещеру и уложили точно так же, как они лежали до этого.

– Да, но это легко сказать. Приходилось перетаскивать их по одному. Я выбился из сил и буквально промок от крови.

– Вторая пещера, та, в которую вы поместили тела, она тоже использовалась, чтобы хранить продукты для черного рынка?

– Нет. Мой отец заложил вход в нее камнями. Я их разобрал и в конце опять положил на место. Для освещения пользовался фонарями на батарейках, у нас за городом их было много. Теперь мне нужно было отыскать символы сна, те, что в легенде. С корчагой и плошкой с деньгами было легко, но собака? В Вигате на последнее Рождество…

– Я все знаю, – сказал Монтальбано. – Собаку, когда устроили аукцион, купил кто-то из ваших.

– Мой отец. Но так как маме она не нравилась, ее поставили в кладовую в погребе. Я о ней вспомнил. Когда я закончил и закрыл большую пещеру камнем, была глубокая ночь, и я чувствовал себя почти спокойным. Лизетта и Марио теперь на самом деле спали, и ничего не было. Потому-то труп, на который я опять наткнулся в верхнем этаже, не произвел на меня никакого впечатления, его не существовало, это был плод моего воображения, потрясенного войной. Потом пришел конец света. Дом ходуном ходил от снарядов, которые падали в нескольких метрах, но гула самолетов не было слышно. Это были корабли, стреляли с моря. Я бросился вон, боялся оказаться под обломками, если бы в дом попали. На горизонте, казалось, занимался день. Что это было за зарево? За спиной у меня дом взлетел на воздух – буквально, – в голову мне попал осколок, и я потерял сознание. Когда я снова открыл глаза, свет на горизонте стал сильнее и слышался грохот, далекий и беспрерывный. Мне удалось дотащиться до дороги, я делал знаки, подавал сигналы, но машины не останавливались. Бежали все. Я рисковал попасть под грузовик. Один грузовик все же остановился, итальянский солдат поднял меня на борт. Из того, что говорилось, я понял, что шла высадка американцев. Я упросил их взять меня с собой, куда бы они ни направлялись. Они согласились. То, что случилось со мной после, не думаю, чтоб вам было интересно. Я просто еле жив.

– Хотите немного прилечь?

Монтальбано пришлось почти что отнести его, потом помочь раздеться.

– Я прошу у вас прощения, – сказал он, – что разбудил спящих, что вернул вас к действительности.

– Это было неизбежно.

– Ваш друг Бурджио, который мне очень помог, был бы рад с вами увидеться.

– Я – нет. И если ничто этому не препятствует, вы должны сделать вид, будто я никогда здесь не появлялся.

– Конечно, ничто этому не препятствует.

– Вы хотели еще что-нибудь от меня?

– Нет. Только сказать, что я вам глубоко признателен, что вы ответили на мое обращение.

Больше им было нечего сказать друг другу. Старик посмотрел на часы, поднеся их так близко, точно хотел засунуть себе в глаз.

– Давайте так. Я посплю часок, потом вы меня разбудите, вызовете такси, и я отправлюсь в Лунта Раизи.

Монтальбано притворил ставни, направился к двери.

– Извините, комиссар, одну минуточку.