Белый князь - Юзеф Игнаций Крашевский

начеку днём и ночью и за Золоторыю отвечает головой, вернувшись, он сперва потребовал выпивку, в котором жена ему отказала. От этого произошла семейная ссора; его поили водой, давая есть, что хотел; Кристин был в ярости. Жена стояла на страже.

Затем вечером дали знать, что рыбаки принесли ему подарок. Огромная щука вызывала удивление всех, но, помимо неё, под полами сермяг была скрыта бочка вина.

Кристин отвёл их к себе на разговор. Только тут оказалось, какие достойные люди были эти рыбаки. При виде бочки староста ожил. Напиток нужно было сразу отведать. Вино было из погреба крестоносцев в Торуни и, как заверил Сумак, старшина рыбаков, именно то, которое пил сам магистр с маршалом.

Налили кубки.

Жена узнала о них слишком поздно, хотела забрать бочку, но Кристин поставил её на место так грозно, что она была вынуждена уйти со слезами. Чтобы не была помехой весёлой минуте, плачущую бабу заперли.

Они сразу же приступили к пьянке, назло упрямой женщине.

Сумак и Трыш, два рыбака, выбранных для того, чтобы споить Кристина, славились крепкими головами, но и старосту лишь бы чем свалить было нельзя. Бочку допили, когда старый поединщик ещё был в сознании и держался на ногах. По данному знаку Трыш вскачь побежал за другой. Тем временем Сумак следил, чтобы первая была высушена до дна.

Староста, и родом, и связями большой пан, за кубком подпускал к себе самого бедного человека и так с ними уживался, как будто никогда не был с лучшими. Запросто развлекая его грубыми шутками, Сумак следил, чтобы на его один кубок староста выпивал два или три.

Поэтому, несмотря на то, что голова у него была крепкая, когда бочку опорожонили, в ней уже было не очень ясно, только настроение улучшалось.

Трыш, который поплыл за вином в Торунь, кроме того, какое хотел привезти для старосты, решил взять с собой бочку старого крепкого мёда для челяди, а староста для гарнизона также пива приказал выкатить из отбитого силой погреба.

Начальники замка пили в одной комнате, рыбаки со старостой – в другой, челядь – прямо во дворе, и как началась эта пьянка с вечера, ей не было конца. Кристин, когда захмелел, по обыкновению пьяниц, испытывал ненасытную жажду, лили в себя и в других без меры и конца.

Разогревшись вином, которое нравилось ему всё больше, он также раскрыл рот и молол то, что имел на сердце, и что лежало на нём камнем, постоянно повторял, что Судзивой ему не доверял и хотел выбросить из замка и отдать другому.

– Злые люди наговорили на меня, что я уже ни на что не способен, и даже этой дыры не смогу защитить. И от кого? От такого трутня, как этот Белый князь, который едва имеет горстку людей, слуг, бродяг, нищих! Вот, придёт, пусть придёт, пусть попробует, а я ему покажу, что может Кристин из Скрипова! Я им покажу.

Сумак и прибывший с новой бочкой Трыш очень хорошо ему поддакивали.

– Чего тут бояться? Кого? Этого негодяя, который ни денег, ни войска не имеет?

Староста угрожал.

– Я бы хотел, чтобы он напал на Золоторыю; я бы что-нибудь дал за это… я бы убил его, или, может, схватил. Про меня говорят, что я старый, недотёпа и – пью. А конечно, пью, когда есть что пить, потому что мне это жизнь даёт.

Слушай, Сумак, – прибавил он, – ты, хоть простой рыбак, но человек добрый и знаешь толк в вине. Я пью за твоё…

Потом он пил за здоровье Трыша, а позже и крестоносцев, что имели разум и привезли такое вино.

Все смеялись и подпевали. Сумак и Трыш смотрели, скоро ли он опьянеет. Он был очень пьян, но ещё адекватен.

Поэтому наливали дальше и понуждали, чтобы в бочках ничто не осталось. Челядь и старшин в значительной части уже сморил сон, и они легли, где кто мог, на лавках, на столах, в сенях, во дворе под стенами. В замке затихало, была уже поздняя ночь, а староста ещё рассказывал своим товарищам старые истории, особенно о событиях, в которых он всех похоронив за пьянкой, сам остался практически трезвым, и его голова почти не болела.

Однако среди этой болтовни и смеха Сумак заметил, что староста качался в одну и другую сторону, его голова упала на грудь, рот был открыт, а глаза невольно слипались.

Увидев это, рыбаки налили ему ещё кубок, уговорили выпить и, поклонившись в ноги и поручив себя его милости, на что он ответил им бормотанием, ушли.

Рассветало, когда в замке все были погружены в глубокий сон. Было это накануне Успения Богородицы, поэтому ради такого праздничного дня никому на следующий день не нужно было спешить на работу, и все счастливо спали.

Сумак и Трыш хотели выбраться из замка, чтобы дать знать, что пришла пора его покорить, но не могли никого найти и разбудить, чтобы отворил им калитку. Сами же не умели и не могли справиться с замком. Ключей неизвестно, где было искать. Таким образом, вся эта хитрость и предприятие чуть не потерпели крах. Время шло, люди могли протрезветь, выспавшись.

Между тем те, которые обещали помочь, спали так же, как другие. Шарпак напрасно пытался их разбудить, тормоша и нанося удары. Таким образом, он был вынужден прибегнуть к последнему средству и, взобравшись на зубцы башни, он закричал:

– Эй!

Он надеялся, что кто-нибудь из людей Белого будет поблизости.

Когда он повторил этот призыв троекратно в разные стороны, услышал шикание и лёгкие крики снизу.

Наклонившись, он вновь начал кричать.

– Приставляйте лестницы, скорей, потому что сейчас все спят! Ворот отворить некому.

Нашлись, видно, приготовленные лестницы, и через мгновение наиболее смелые стали взбираться на зубцы. Там их принимали Сумак и Трыш, подгоняя, чтобы не задерживались.

Всё было погружено в сон.

Сначала двадцать человек по лесницам вбежали в замок, и сразу рассеялись по двору связывать пьяных, отбирать у них оружие; это так удачно удалось, что практически никто не крикнул, а многие не чувствовали, что с ними делается. Некоторые добрались до калитки и, не ища ключей, выломали её. Тогда замок был открыт для остальных, и вся громада Белого под командованием Дразги нагрянула в замок.

К старосте не спешили, потому что Сумак гарантировал, что он лежит, как колода, и связывать его и беспокоиться о нём было не нужно.

Начинался день, когда всё было окончено, а два рыбака поспешно ушли. Дразга поставил у двери комнаты