Достанем врага везде! - Иван Стрельцов

Услышав назойливую трескотню сверчка, Димурия Пааташвили с неожиданным раздражением подумал: «Прям-таки мирная идиллия».

За спиной бригадного генерала раздались громкие шаги — это нервно измерял своими ступнями помещение бункера полковник Мэйн. Американцу было с чего нервничать: перед своим руководством за проведение операции отвечал именно он, и теперь от успеха или неудачи зависела его карьера, а для любого янки это не пустой звук. Тем более какие силы были затрачены на эту операцию — от составления грамотного плана до переброски и тайного развертывания воинских подразделений!

Десятки танков, самоходных установок, артиллерии, БТРов и установок залпового огня выходили на рубежи и, тщательно маскируясь, готовились к огневому налету. Позади них разворачивались мотострелковые части, им предстояла самое сложное — идти за бронетехникой и зачищать освобожденное пространство.

Командный бункер был выстроен на одной из господствующих высот, из его амбразур можно было контролировать почти все пространство, но только до тех пор, пока не падет Цхинвал. Дальше командованию потребуется перебираться в боевые порядки наступающих. Предвидя такое положение вещей, Джордж Мэйн прибыл на место с мобильным штабом на пяти «Хаммерах», оснащенных всем необходимым — от спутниковой связи до аппаратуры электронной разведки.

Димурия Пааташвили снова окинул мрачным взглядом спящий Цхинвал. Город был обречен. Ему, бригадному генералу, была поручена не только эта операция, но и доверены силы куда большие, чем одна бригада. Недаром в сводках Министерства обороны Грузии эта группировка значилась как Первый штурмовой корпус. Кроме солдат, танков, БТРов и пушек в его подчинении находились части специального назначения и даже авиации.

«Этот таран уже ничто не сможет остановить, мы всё уничтожим, — вынюханные за день две „дороги“ кокаина плюс недавняя инъекция „сыворотки агрессии“ превратили его в мифического воина, который был в состоянии победить не только каких-то осетин, но и голыми руками задушить тигра, не опозорившись перед древними витязями. — Сперва мы очистим Цхинвал до самого хребта, а потом я поверну войска на Сухум, который возьмем за пару дней на пару со Вторым штурмовым корпусом».

План возвращения отколовшихся автономий уже был готов, оставалось лишь одно — поэтапно и тщательно его выполнять.

В своих сладких грезах Димурия представлял себя на белом скакуне, въезжающим на усеянные белыми розами улицы родного Тбилиси.

— Контрольное время просрочено на двадцать минут, операцию нужно отменять, — встревоженный голос Абрахама Шейна прозвучал как гром с ясного неба, как ушат ледяной воды, возвращая сознание Пааташвили из мира феерических фантазий в суровые реалии. Бригадный генерал резко обернулся, посмотрев на сгрудившихся перед картой израильтян остановившимся взглядом. Его опередил Джордж Мэйн.

— Операция согласована на самом высоком уровне, и ее никто не может отменить.

— Вы обещали, что повод для начала боевых действий будет, — тут же возразил полковнику Ицхак Каплан. — Но все вокруг тихо, а тем временем в Пекине началась Олимпиада. В древние времена войны не то что не начинались, а даже прекращались уже идущие.

— Хорошо так рассуждать, когда это не касается тебя лично, — проворчал Джордж Мэйн и вопросительно посмотрел на Пааташвили. Димурию, как и американца, происходящее касалось в полной мере. Приказ на проведение операции он получил лично от президента, и ему сейчас было легче прослыть агрессором, чем вскоре быть выброшенным из колоды в связи с внезапной смертью.

Бригадный генерал знал, что все бойцы его корпуса получили по лошадиной дозе «сыворотки агрессии», значит, эту непокорную республику они перепашут в считанные часы.

— Дежурный! — зычным голосом позвал бригадный генерал. — Всем подразделениям сигнал «Торнадо»…

Есть время дипломатии и время действия.

Когда не срабатывает одно, переходят к другому.

К/ф «Поцелуй дракона»

С высоты наблюдательного пункта Цхинвал лежал как на ладони, город был залит малиново-золотистым, дрожащим заревом. Здесь, за много километров, не ощущался тот животный ужас, на правах полноценного хозяина поселившийся на улицах некогда цветущего города. Опустив бинокль, полковник Мэйн высокопарно произнес:

— Только в такой ситуации можно понять величие императора Нерона. Действительно, хочется писать стихи при виде такого зрелища. И они будут гениальными.

Никто из собравшихся ничего американцу не ответил, только штабист Абрахам Шейн скосил на него глаза. Он, как и Мэйн, прежде чем стать военным, получил гуманитарное образование и хорошо знал, как именно закончил древнеримский император Нерон. Сумасбродный правитель, бесталанный рифмоплет и шансонье, после того, как приказал поджечь Рим (для своего вдохновения), был растерзан озверевшей толпой горожан; не спасли его даже преданные легионеры…

Через два часа, когда небосвод стал светлеть, артобстрел прекратился, и к поверженному городу, затянутому смогом густого черного дыма, будто изрыгаемого головами ненасытного дракона, с разных сторон потянулись передовые отряды наступающих войск.

Казалось, их ничто уже не в силах остановить, некому поднять оружие против агрессора.

Но едва только первые бронетранспортеры достигли окраин Цхинвала, как еще горящие и дымящиеся руины ожили и ощетинились автоматным и гранатометным огнем. С захватчиками сражались все — уцелевшие российские миротворцы, осетинские ополченцы, милиционеры Цхинвала. За оружие взялись все, кто только мог его держать; мужчины были готовы ценой собственных жизней прикрыть отход женщин, стариков, детей.

Передовые отряды, «получив по зубам», отпрянули назад, смешались и закупорили дороги для уже выдвинувшихся основных сил грузинской армии. Это был еще не крах, но темп наступления был сорван.

— Да они так провозятся до Нового года[22]! — наблюдая картину неуверенного топтания на месте, заорал Ицхак Каплан. От резкого прилива крови его лицо стало баклажанного цвета. Строевой вояка расценивал происходившее как личное унижение, ведь он был одним из составителей плана этой операции.

— Если к вечеру Цхинвал не будет взят, завтра утром здесь уже будут тысячи русских казаков, — обескураженно пробормотал Абрахам Шейн. Он, как добросовестный штабист, чуть не под лупой детально изучал предстоящий театр военных действий и прекрасно знал, что ни один конфликт на территории бывшего Советского Союза не проходил без участия добровольцев, которых западная пресса окрестила пугающим словом «казаки».

Джордж Мэйн так же хорошо разбирался в новой истории кавказских междоусобиц, поэтому сразу сообразил, к чему клонят оба израильских генерала.