Тайные полномочия - Антон Чиж

Посмотрев на часы, он подумал, что неплохо было бы навестить больных. Немуров с князем и Дюпре мало его волновали. Лидваль — тем более. Ничего с ними не случится. Крепкие, молодые, физически развитые тела и не такое выдержат. А вот хрупкие тела барышень вызывали у него беспокойный интерес. Лебедев никак не мог решить: кого ему хочется проведать больше. То есть проведать с наибольшей пользой. Одна казалась милой стервочкой, прятавшей характер за скромностью, что ему всегда нравилось в женщинах. Другая была очаровательной, манящей, но взбалмошной, что в сумме давало такой взрывной коктейль, который бил в голову. Но сильные эмоции ему всегда нравились. Оставалось только решить, кого из пациенток заботливый доктор навестит на ночь глядя. Там как пойдет. Лебедев не сомневался в победоносной силе своего обаяния. Вот только одежка железнодорожника ему опротивела. Да и какой в ней толк. Уже и так все знают. С маскарадом пора заканчивать. И ни у кого разрешения он спрашивать не будет. Более не раздумывая, Лебедев скинул форменный костюм и облачился в пиджак с модной жилеткой, нацепил галстук, воткнул в узел заколку и причесал волосы. Вот теперь можно и пациенток навестить.

Подхватив чемоданчик, доктору без него никуда, Лебедев напоследок посмотрелся в зеркало на двери. Такому доктору ни одна пациентка отказать просто не имеет права. Это решительно невозможно. Так к кому из них заглянуть первой? Стрелка весов все-таки склонялась к Липе. Было в ней что-то притягательно неугомонное. Яркая женщина. Он уже взялся за ручку, когда из коридора донесся отчаянный крик:

— Лебедев! Ко мне!

Даже близкому другу обращаться так непозволительно. Невозможная грубость. Вот только в крике было столько отчаяния, что правила становились неважными. Он никогда не слышал, чтобы Ванзаров так кричал. У Лебедева сработал рефлекс, выработанный долгими годами службы в департаменте полиции.

Дверь пятого купе была распахнута настежь. Заскочив, Лебедев поначалу не понял, что происходит. Ванзаров лупил по чайному столику одеялом, из-под которого выскакивали языки пламени. Занавеска горела факелом. Ветер, влетавший в открытое окно, раздувал огонь.

— Воды срочно! — крикнул Ванзаров, махая и еще больше разгоняя пожар.

Кажется, логика его немного растерялась. Слова бесполезны, тут надо действовать. Бросив чемоданчик в коридор, Лебедев оттолкнул Ванзарова на диванчик, навалился на раму и резко захлопнул окно. В отместку огонь принялся за его жилетку, прихватывая края модного пиджака. Выхватив у Ванзарова одеяло, он бросил на стол и стал хлопать, словно хотел прибить муху. Повалил вонючий дым, но огонь сдавался. Он еще держался за занавеску. Рванув карниз так, что полетели куски обшивки, Лебедев швырнул занавеску на ковер и затоптал. Огонь сдался. Купе наполнилось дымом.

— А где же… — только сказал Лебедев. И все увидел сам.

В углу диванчика, откинувшись на спину, лежал мужчина. Глаза его были неестественно выпучены, рот широко раззявлен. Воротник сорочки разорван, как будто ему не хватало воздуха, а на щеках еще держались пунцовые пятна.

— Пустите…

Лебедев грубо оттолкнул Ванзарова, который послушно попятился к двери, и стал искать пульс. Пульса не было. Он посмотрел зрачки, покрытые сетью красных прожилок, и щелкнул прямо по глазу. Реакции не было.

— Опоздали… — только и сказал он.

Ванзаров попросил пропустить. Двоим в купе было не развернуться. Лебедев протиснулся в коридор, предоставляя полную свободу. Ванзаров опустился на четвереньки и полез под стол. Оттуда он вытащил пустую бутылку виски. Только на донышке осталось немного.

— Сможете определить, что намешано?

Лебедев глянул на желтую жидкость, чуть закрывавшую донышко.

— Что-то говорит мне, что в этом нет большой необходимости, — сказал он. — Все это мы видели второго дня. Князь Бобби уже выпил нечто подобное.

— Проверьте, — скорее приказал, чем попросил Ванзаров.

Вид у него был всклокоченный. На одежде следы пожара, по лицу размазаны черные полосы. Легко понять, в каком состоянии пребывает. Шутить Лебедев не стал, не время, не место, да и не до шуток, в самом деле.

— Почему это так важно?

— Вот почему… — ответил Ванзаров, поднимая стакан с подстаканником.

— Признаться, не совсем понимаю… Ну, пил он виски из этого, и что?

— Полагаете, опять накормили ядом, а виски довершил дело?

Лебедев вынужденно согласился.

— Это невозможно, — сказал Ванзаров.

— Почему?

— Сколько должно пройти времени, чтобы при смешении с виски яд подействовал?

— Часа три-четыре.

— Тогда его должны были отравить в поезде, добавив в еду…

— Ну, вероятно…

— Это невозможно. Вся еда под контролем Курочкина и его людей.

— И что же тогда?

— Остается один выход: смешать яд с виски. Такое возможно?

— Не проверял, но результат должен быть не хуже… — ответил Лебедев.

— Вот и проверьте. Ваша помощь господину Граве не нужна…

Признавать поражение или собственное бессилие Лебедеву приходилось нечасто. Даже трудно вспомнить, когда такое случалось. Сейчас выхода у него не осталось.

— В походных условиях это невозможно. Яд сложный, чтобы определить его, требуется время и оборудование. Ближайшая лаборатория у меня на Фонтанке. Если желаете, могу испытать на себе. Думаю, выдержу пару капель. В худшем случае поднимется давление. Или в обморок упаду…

— И этот человек читал мне выговор, что я не берегу себя? — сказал Ванзаров. — Аполлон Григорьевич, надеюсь на ваше благоразумие. Уверен, вам хватит духу испытать на себе любую отраву. Поэтому прошу этого не делать. Будем ставить опыты при помощи логики, а не вашего бесценного здоровья. Вашего слова мне вполне достаточно. А бутыль нам еще пригодится. Подержите ее у себя.

— Что тут произошло? — спросил Лебедев, пристраивая бутылку в походном чемоданчике.

— Я бы поставил вопрос по-другому: откуда взялся виски.

— Могут быть сомнения?

— Сомнения всегда есть, — сказал Ванзаров. — Что приходит на ум сразу?

— Граве захватил ячменный напиток в дорогу, долго терпел и наконец не выдержал. Дорогая скучная, за окном чернота, так и тянет выпить…

— В этот раз самый простой вывод не самый верный. Обратили внимание на этикетку?

— Я в них слабо разбираюсь… Вот если бы коньяк.

— Старый виски. Судя по году — двадцатилетней выдержки. Этикетка грязная, со следами пыли и сырости. О чем это говорит?

— Неужели из запасов Бобби?

— Наверняка. Но тогда в ней не могло быть яда.

С такой очевидной логикой нельзя было не согласиться.

— Яд добавили после, — сказал Лебедев.