Сотри все метки - Александр Марков

Он ощутил легкое покачивание, гораздо меньше того, что он испытывал, когда его флаер попадал в турбулентные потоки воздуха, приходящие с равнин. Горячий воздух ощущался, даже если ты напяливал на себя гермошлем и герметичный костюм, в котором обязательно оказывалась неисправной система кондиционирования, и ты уже через несколько минут покрывался с ног до головы противным маслянистым потом.

На этот раз он не почувствовал даже перегрузки. Он любовался тем, как огненные сполохи расходятся в разные стороны перед его лицом.

У него захватило дух, когда они прошли плотные слои атмосферы и начали проваливаться в бездну без конца и края, на дне которой едва различались остроконечные пики, покрытые снегом, и тонкие сверкающие прожилки рек.

— Ух, — только и произнес Бастиан, надеясь, что кокон не выпускает звуков.

Справа накатывала кромешная темнота. Пространство перед ней медленно розовело, будто это кровь растворялась в воздухе и оседала на поверхность планеты.

Темнота походила на огромный — в сотни километров высотой вал, который все сметает на своем пути, и даже самые огромные сооружения, созданные человеком или природой, казались смехотворно маленькими по сравнению с ним. Самое огромное в мире цунами.

Темнота подбиралась к флаеру. Но не успевала поймать его на лету. Он опускался слишком быстро.

Под ногами сновала орда роботов, и Бастиан, прежде чем шагнуть, высматривал, куда же ему ступить, чтобы не задеть малыша. С ними ничего не случилось бы, наступи на них хоть многотонный погрузчик, и лишь раскаленные выхлопы дюз могли бы оплавить их тонкие ножки. Бастиан хорошо это знал, но идти, не разбирая дороги, не мог. Ему все казалось, что, наступи он на робота, услышит, как трескается его оболочка, точно она не металлическая, а хитиновая.

Роботы выдолбили в морских отложениях углубления со ступеньками, ушли под поверхность и рыли систему пещер — с округлыми потолками, чтобы людей, когда они отключат голографическую проекционную систему, не раздражала угловатость их обиталища. Они устали от этих форм еще на корабле.

Роботы вырубали громадные, по сравнению с их размерами, куски отложений, извлекали их из пещер, но не складывали в пирамиды, а равномерно растаскивали по окрестностям. В их коллективной программе оставалась информация о нахождении каждого куска и то, откуда его извлекли. При желании слой отложений можно было бы восстановить почти в первоначальном варианте, причем это не потребовало бы ни много времени, ни усилий.

Роботами управлял коллективный мозг, наподобие того, какой имеется у насекомых, живущих общиной. Каждый робот в отдельности оснащался мыслительным самообучающимся процессором с большим объемом памяти, которая позволяла действовать ему и самостоятельно.

Люди сгрудились возле входа в пещеру, из которой в одну сторону тянулась цепочка роботов с окаменелостями, а с другой шли те, кто уже освободился от своей ноши и спешил за следующей.

— Эй, бездельники и тунеядцы, когда же вы соорудите нам приличное жилье?! — выкликнула Суок, но обращалась она не к роботам, а к небесам. Там на черном фоне сверкал спутник, на котором обитал повелитель этой механической орды.

— Вот что значит поспешить, — имплант, вставленный в барабанные перепонки, передал ей голос Александра, — подождали бы немного и приземлились как раз, когда роботы отроют пещеры. Вы бы тут же смогли справлять новоселье, распаковывать багаж и вселяться.

— Ты что, уже успел соскучиться без людского общения? Прошло-то всего ничего, а ты тараторишь, точно не слышал людскую речь не меньше года и теперь рад до смерти, что отыскался собеседник. При этом на мой вопрос ты так и не ответил. Опять амнезия проявилась? А? Ну тогда повторяю: «Когда твои роботы соорудят нам жилье?» Хоть какое-нибудь. Слово «приличное» я опущу.

— Они такие же мои, как твои.

— Сути это не меняет. Так когда?

— За час они отроют пещеры, и еще минут тридцать понадобится, чтобы смонтировать проекционную аппаратуру.

— Черт, ты в своем уме? Это же целых полтора часа. И что ты нам предлагаешь все это время делать?

— Сходить на экскурсию. Красотами местными полюбоваться. Ножки свои длинные размять, а то, поди, засиделась на корабле. Я за тобой буду наблюдать, чтобы ничего с тобой не случилось, но далеко не заходи. Помни, что психозащита, которую я поставил, тоже имеет свои границы.

— Благодарю за заботу, но если ты будешь за мной наблюдать, я начну испытывать неловкость, а вдруг мне захочется... Ну об этом дамы не говорят, но ты понимаешь, что я имела в виду. Так вот, как же я это сделаю, если буду знать, что ты следуешь за каждым моим шагом?

— Как только ты захочешь это сделать, я отключусь. Но у меня вопрос. На всякий случай, чтобы я не ошибся. Что ты подразумеваешь под словом «это».

— Ты не догадался?

— Нет.

— Жаль. Я не думала, что ты такой тупой. Подумай все-таки.

— Ладно, но когда надумаешь это делать, подай мне какой-нибудь знак. Кулак, например.

— Кулак я тебе и сейчас могу показать. Даже кое-что другое. Видишь?

Она подняла руку, сомкнув в кулак все пальцы, за исключением среднего.

— Вижу.

— Отлично. Так что лучше не наблюдай за мной.

— Слушаю и повинуюсь.

Суок отвернулась от спутника, стала оглядываться.

Но было слишком темно. Воздух еще не остыл. Ветер приносил крохотные песчинки, бросал их в лица людей, будто хотел что-то стереть с них и посмотреть, какие они на самом деле. Песчинки въедались в кожу, кололи ее, и Суок время от времени непроизвольно отмахивалась от них, словно от мошкары.

Пыль разъедала нос. Все надели респираторы и очки ночного видения.

— Все интересное лежит под нами, — сказал Зоран, подойдя к Суок, а там, — он махнул рукой в ту сторону, куда смотрела Суок, — в ста двадцати километрах остатки колонии. Помнишь, я рассказывал тебе о ней.

Он загрустил. Опять, наверное, вспомнил о стертых записях.

— В мозгу робота сохранились воспоминания о казни. Ты мог бы переписать их. Это потерю твоих записей не компенсирует, но хоть что-то будет. Обычай-то все равно интересный, и случается это нечасто. Будем считать, что тебе немного не повезло, и само жертвоприношение ты не застал.

— Я думал над этим. Работа будет похуже, чем могла бы стать. Не такая яркая, но ведь о том, что она могла быть лучше, никто, кроме меня, не знает, — он сделал паузу, посмотрел на Суок, — и кроме тебя, — добавил он, — но ведь ты никому об этом не расскажешь?

— Буду молчать, как могила, — с серьезным видом пообещала Суок.

Окажись на месте Зорана Александр, интересно было бы узнать, как ему ответит Суок на подобный вопрос. Создавалось впечатление, что, когда Суок и Зоран оказываются рядом и начинают разговаривать, в мозгу у них стирается половина извилин. Они изрекают банальности и не замечают этого. Их движения становятся заторможенными. На лицах появляются глупые улыбки, словно у психически больных людей, отрешенных от этого мира и пребывающих большую часть своей жизни в нереальности...