Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт

Через год Магда услышала речь Геббельса на партийном съезде. Путци Ганфштенгль описывал его как «насмешливого, ревнивого, порочного, дьявольски одаренного гнома» и в убийственно метком сравнении назвал «рыбой-лоцманом акулы Гитлера». Внимающие ему толпы быстро забывали о его тщедушном сложении, ибо Йозеф Геббельс был непревзойденным оратором. Одно его выступление в корне изменило жизнь Магды. До сих пор она была доброй католичкой, но туг мгновенно обратилась в новую веру и до самой смерти исповедовала нацизм с почти религиозным пылом. Не обращая внимания на протесты бывшего мужа и многих друзей, она добилась места в генеральном штабе партии, и вскоре ее перевели в отдел Геббельса. Говорят, это случилось после того, как они столкнулись на лестнице. Легко увлекающийся и большой охотник до женщин, он влюбился в нее без памяти, и у них начался роман. Магда знала, что он волокита и что верности от него ждать не приходится, но у нее самой было бурное интимное прошлое. Как загадочно отметил Геббельс в своем дневнике 30 мая 1931 года: «Она всегда жила весьма полной жизнью».

Гордый своей последней победой, в ноябре 1931 года он представил ее фюреру на светском мероприятии в чайной комнате гостиницы, не зная о том, что Гитлер уже утешился после смерти Гели, соблазнив Еву Браун, возможно, как раз в том же месяце. Тридцатилетняя Магда Квандт находилась в расцвете зрелой красоты. Впоследствии ее лицо станет жестче, а уверенность примет оттенок цинизма. Со своими аристократическими манерами и светским лоском, она являлась как раз такой женщиной, какую соратники Гитлера хотели видеть рядом со своим предводителем. Геббельс не испытывал недостатка в любовных связях; если бы фюрер пожелал Магду, он уступил бы ее. И если будущий лидер ищет идеального союза, вот женщина, достойная стать первой леди Рейха. Ни разу после Гели не впадал Гитлер в такое искушение. Но брак с Магдой, вне всяких сомнений, доставил бы немало хлопот, а он был не уверен, что хлопоты ему нужны. И совершенно уверен, что не хочет вступать в брак.

А тем временем в Мюнхене, ничего не зная об этой встрече, в студии Гофмана работала по восемь часов в день простодушная, влюбленная Ева со свежим личиком, на много лет моложе соперницы. С ней, невинной и податливой, наверное, было хорошо в постели, и, самое главное, она не собиралась осложнять ему жизнь. Девятнадцатилетняя фрейлейн Браун, ласковая и послушная, подходила Гитлеру. Он, если и не влюбился, то уже привязался к ней. Высокомерная фрау Квандт, с другой стороны, потребовала бы обручального кольца и общественного признания. Она не относилась к тем женщинам, кого можно взять в любовницы, а затем бросить, но определенно могла быть ему полезна. Сразу же угадав возможности Магды, он поделился мыслями со своим другом Отто Вагенером: «Эта женщина могла бы играть важную роль в моей жизни, даже если я на ней не женюсь. Во всех моих деяниях она могла бы олицетворять женское начало, дополняющее мое мужское». И многозначительно добавил: «Какая жалость, что она не замужем».

Конечно, он мог опасаться, что Магду не обманет его напыщенный вид и она разглядит неуклюжего провинциала за маской самоуверенного выскочки. Но, как всегда, важнее была другая, глубинная причина: постыдный секрет Гитлера, чей род запятнан кровосмешением и слабоумием. Он один знал, что на самом деле препятствует его браку. У него были все основания не связываться с блестящей дамой света и предпочесть ей простую мюнхенскую девочку. Надеялась ли Магда Квандт, что Гитлер прельстится ею, и если так, то собиралась ли лишить своей благосклонности вероломного распутника Геббельса? Многие сподвижники Гитлера считали, что она влюблена в него и вышла за Геббельса, только чтобы оставаться подле фюрера, но это слишком простое объяснение. Помимо того, что и она и Йозеф имели скрытые мотивы — каждый извлекал выгоду из общественного положения другого, — их брак основывался на взаимной любви и сексуальном влечении. Свадьба состоялась 19 декабря 1931 года. Гитлер присутствовал в качестве свидетеля. С этого момента он все время держался от Магды Геббельс на безопасном расстоянии, наслаждаясь ее обществом как доброго друга и несравненной хозяйки приемов, но помня, что ее одержимость им легко может перерасти в истерию (а о женской истерии он знал предостаточно).

Следующие месяцы Геббельсы вели себя, как помешанные друг на друге новобрачные, что чрезвычайно раздражало их друзей. Путци Ганфштенгль язвительно заметил: «Магда кличет: «Ангел мой!» — и кто же выскакивает из-за угла, как не дьявол собственной персоной, даже козлиные копыта у него имеются».

Роскошные апартаменты в доме № 3 на Рейхсканцлерплатц превратились в салон Гитлера, и в скором времени Магда Геббельс взяла на себя обязанности официальной хозяйки его приемов. Ее даже почти что признавали первой леди Германии, хотя по праву звание принадлежало Эмми Геринг, поскольку ее муж стоял в партийной иерархии выше Геббельса. Статная Эмми, бывшая актриса, не обладала светским лоском Магды, однако разделяла ее страсть ко всему величественному. Женщины на «Горе» даже иногда называли ее за глаза «королевой-матерью». Предполагаемое соперничество между двумя женщинами порождало бесчисленные толки среди тех, кто любил посплетничать о Гитлере, но ни Эмми, ни кто-либо другой не пытались всерьез равняться с фрау Геббельс. Белла Фромм, берлинский репортер светской хроники, писала: «Эмми не интриганка, а добрая женщина и прекрасная мать… Ее чудесные светлые волосы заплетены в толстую косу, уложенную венцом вокруг головы, ее большие голубые глаза излучают нежность и покой. Она любит носить просторные платья, которые делают ее еще круглее и пышнее… Полная противоположность Магде Геббельс, тощей, злонравной стерве».

Магда стала бесценным приобретением для фюрера — это была, возможно, единственная женщина, чей ум и суждения он принимал всерьез. С течением лет ее верность и преданность не поколебались ни на йоту, но она то и дело отпускала обидные колкости в адрес его приспешников и особенно их напыщенных жен. Любовницу Гитлера она презирала и открыто унижала. Как-то раз, рассказывает Путци Ганфштенгль:

Ева провела большую часть лета 1935 года в Бергхофе. К тому времени она уже успела полностью осознать, какую угрозу представляет Магда Геббельс. Она ездила с семьей и Гертой в Баден-Баден и Бад-Шахен, где между «лечебными процедурами» каталась на водных лыжах. Ева никогда не упускала случая заняться спортом, особенно новым.

В Бергхофе Ева благоразумно выказывала почтение Магде, зная, что враждовать с ней опасно. Однако значимым представляется тот факт, что в ее альбомах среди почти двух тысяч снимков, запечатлевших даже ненавистных ей людей — Бормана, например, — нет ни одной фотографии фрау Геббельс. Правда, однажды, согласно одной вполне правдоподобной истории, Ева отплатила ей той же монетой. Ева и фрау Геббельс, бывшая на последнем месяце беременности, находились одни в комнате. Магда сказала: «Фрейлейн Ева, завяжите мне, пожалуйста, шнурки. Я не могу наклониться». Ева позвонила в колокольчик и промурлыкала вошедшей горничной: «Не будете ли вы так любезны завязать шнурки госпоже?» И вышла из комнаты. Это был один из редких моментов, когда Ева выпускала коготки, и в данном случае вполне справедливо. Похоже, ее вообще раздражали беременные женщины. Фрау Винтер вспоминала, что к 1944 году «Ева сделалась очень своенравна, особенно с теми, кого считала слабохарактерными. Однажды в Бергхоф приехала фрау Борман, едва оправившаяся после родов. Она чувствовала себя неважно, но не могла пойти спать, пока не разойдутся гости. Ева попросила кофе, затем молока. Молоко ей не понравилось, так что пришлось Герде Борман идти за другой чашкой».