Остров дальтоников - Оливер Сакс

Восемнадцатый век с его повышенным интересом к минералам, окаменелостям и геологическим процессам радикально изменил человеческое чувство времени (как об этом говорили Росси, Гулд и МакФи). Эволюционное время, геологическое время, глубинное время – все эти понятия дались человечеству очень нелегко, а будучи усвоенными, продолжали вызывать страх и сопротивление.

Было очень комфортно думать, будто Земля была создана для человека, и ее история – его ровесница, будто прошлое измеряется обычными человеческими мерками и до первого человека можно отсчитать всего лишь несколько поколений. Но теперь библейскую хронологию пришлось расширить, ввести в нее понятие эры. Так, в то время как архиепископ Ушер высчитал, что мир был сотворен в 4004 году до нашей эры, Бюффон ввел в науку светский взгляд на природу, утверждая, что человек появился лишь в последнюю из семи эпох истории Земли, и объявил беспрецедентный возраст Земли – семьдесят пять тысяч лет. В частных беседах он умножал этот срок на сорок – в его рукописях возраст нашей планеты определялся в три миллиона лет. Он сознательно его уменьшил, потому что (как замечает Росси) чувствовал, что большее число будет недоступно пониманию современников, внушит им страх перед «темной бездной» времен. Меньше чем через пятьдесят лет Плейфейр написал о том, что глядя на древние геологические напластования, «он испытывает головокружение от взгляда в бездонную пропасть времени».

Когда Кант в 1755 году опубликовал «Теорию неба», где нашел отражение его взгляд на развитие и образование туманностей, он провидел, что «миллионы лет и столетий были потребны» для того, чтобы вселенная пришла в свое нынешнее состояние, и считал творение вечным и имманентным Вселенной. Этим, выражаясь словами Бюффона, «десница Божья» была исключена из космологии, и возраст вселенной сразу гигантски увеличился. «Люди во времена Гука располагали прошлым длительностью шесть тысяч лет, – писал по этому поводу Росси, – но во времена Канта они сознавали, что прошлое длилось миллионы лет».

Тем не менее миллионы лет Канта были теоретическим понятием, не укоренившимся пока в геологии и других конкретных знаниях о Земле. Чувство чудовищной протяженности геологического времени, наполненного земными событиями, появилось лишь сто лет спустя, когда Лайелл в «Началах геологии», сумев представить огромность и медлительность геологических перемен, донес до сознания читателей представление о все более и более древних пластах, протянувшихся от нас сверху вниз на сотни миллионов лет назад.

Первый том труда Лайелла вышел в свет в 1830 году, и Дарвин взял его с собой на борт «Бигля». Ви́дение Лайеллом глубинного времени было непременной предпосылкой для ви́дения Дарвина, ибо почти геологически медленные процессы эволюции от животных кембрийского периода до современной фауны протекали, по оценкам самого Дарвина, по меньшей мере на протяжении трехсот миллионов лет.

Стивен Джей Гулд, написавший о наших концепциях времени в книге «Стрела времени, цикл времен», начинает со знаменитой цитаты из Фрейда, где говорится о том, что человечество получило от науки два величайших удара, «поколебавших влюбленность человека в самого себя», две революции – Коперника и Дарвина. К этим революциям Фрейд добавил («с минимальной в истории скромностью», как замечает по этому поводу Гулд) и собственную, фрейдистскую революцию. Но из этого списка, пишет Гулд, Фрейд упустил один из важнейших этапов – открытие глубинного времени, то есть необходимого связующего звена между революциями Коперника и Дарвина. Гулд пишет, что мы до сих пор испытываем большие трудности с усвоением «четвертой фрейдистской пули», трудности с реальным, органическим чувством (помимо концептуального или метафорического понимания) реальности глубинного времени. Тем не менее, как считает Гулд, именно эта революция явилась самой решающей из всех.

Именно глубинное, вечное время делает возможной слепую поступь эволюции, дает ей вечность на оттачивание и усиление мельчайших деталей мироздания. Глубинное, вечное время открывает нам возможность нового взгляда на природу, которая, пусть даже лишенная божественного «Да будет!», лишенная чуда и провидения, все равно предстает перед нами как нечто возвышенное и недостижимое «Есть определенное величие в таком взгляде на жизнь, – писал Дарвин в заключительной фразе «Происхождения видов», – «согласно которому, пока Земля обращалась и обращается по орбите, подчиняясь закону притяжения, из самых простых начал возникли и возникают бесконечные формы, наиболее прекрасные и чудесные из всего, что может увидеть человек».

87 Карл Никлас в этой связи пишет:

Находясь в Австралии, я видел лес антарктических буков, о которых говорили, что они – современники последнего ледникового периода. Деревьям насчитывалось около двадцати четырех тысяч лет, и они считаются самым старым организмом на Земле. О них говорят «организм» в единственном числе, потому что все деревья связаны между собой и посылают побеги и ответвления в единую сеть стволов и корней. Недавно в Мичигане обнаружили исполинскую грибницу гриба Armillaria bulbosa. Она занимает площадь около тридцати акров и, по некоторым оценкам, весит более ста тонн. Подземные волокна мичиганской грибницы являются генетически однородными, и поэтому ее называют самым большим организмом на Земле.

В таких случаях теряют отчетливость все наши представления о том, чем являются организмы или индивиды, что редко наблюдается в животном царстве (за исключением таких организмов, как коралловые полипы). Этот вопрос подробно осветил Стивен Джей Гулд в книге «Динозавр в стоге сена».

88 Несмотря на то что пальмы, папоротники и саговники часто бывают похожи друг на друга, на самом деле это растения, принадлежащие к разным таксономическим группам. Действительно, многие из их «общих» свойств развились совершенно независимо. Дарвин постоянно восхищался такими примерами конвергентной эволюции, когда естественный отбор, действуя в разное время, на разные формы, в разных ситуациях, помогает осуществить аналогичные способы решения сходных проблем, встающих перед видами.

Даже такой материал, как древесина, подчеркивал Никлас, возник независимо в разных растительных семействах, в каждом случае, когда была потребность в легком и прочном материале для поддержания растения в вертикальном положении. Таким образом, древовидные хвощи, древовидные плауны, саговники, сосны и дубы – все эти виды растений с помощью различных механизмов достигли способности образовывать древесину, в то время как древовидные папоротники и пальмы, не имеющие истинной древесины, выработали иной способ усиления своей конструкции, используя гибкие, но волокнистые ткани стеблей или наружные корни для поддержания стволов. У саговников сравнительно мягкая древесина, которая не отличается прочностью, но зато они укрепляют стволы оболочкой из листьев, которые придают им «панцирный» вид. Другие группы, как, например, давно исчезнувшие Sphenophyllales, обладали плотной древесиной, но не имели стволов и были совершенно не похожи на деревья.