Смерть в кредит - Луи-Фердинанд Селин

Огонь живой и сильный… трещал на всю комнату!.. Этот старый мудак был хорошо виден! полностью освещен!.. По его виду нельзя было сказать, что ему скучно… на нем был колпачок… шляпка на члене… А! сволочь! Член качнулся, наклонился… Он схватил его и стал тискать… Он был совсем не такой грустный, как в классе… Он развлекался в одиночестве… Он теребил и раскачивал своего неваляшку! Тот растет! Колосс! Он попытался натянуть на него колпачок… Промахнулся и захихикал… Он не разозлился… Он выронил колпачок… его накидка свалилась… Он с трудом подобрал все это… Рыгнул и вздохнул… Он ненадолго оставил свою игрушку… Налил себе большой стакан какой-то жидкости… И стал тихонько потягивать ее. Наконец-то я увидел виски!.. Целых две бутылки рядом с ним на полу… И еще два сифона… рядом с его рукой… и горшок мармелада… полный!.. Он залез туда большой ложкой… Поднес ее ко рту… весь облился… он жрал!.. Он снова принялся за своего неваляшку… опустошил еще стакан… Шнурок от накидки выскользнул у него из рук, обмотавшись вокруг колесика кресла… Он потянул его, запутался… проворчал что-то… он был доволен… Он не мог найти свои руки… Он оказался связан… Он захихикал, грязная скотина… Довольно!.. Я спустился… Тихонько взял стул… Выскочил в коридор… Никто даже не шевельнулся… Я прыгнул в постель!..

* * *

Кое-как дотянули до пасхальных каникул… Были ужасные ограничения… на еду… на свечи… на отопление… В течение последних недель мальчишки, те пятеро, что остались, не слушались больше никого… Они делали что хотели… Старик не вел даже занятий… Он оставался у себя… или уезжал совсем один на своем трехколесном велосипеде… на долгие экскурсии…

Прибыла новая служанка… Она продержалась только восемь дней… Мальчишки были просто невыносимы, они становились ужасны, они перевернули всю кухню вверх дном… Приходящая прислуга заменяла горничную, но только по утрам. Нора помогала ей убирать комнаты и мыть посуду… Для этого она надевала перчатки… Она закрывала свои прекрасные волосы вышитым платком, делая из него тюрбан…

После полудня я гулял с идиотом, я занимался им теперь один. Нора больше не могла ходить, ей нужно было готовить… Нам не говорили, куда идти… Распоряжался только я сам… Мы гуляли, сколько хотели… Проходили по всем улицам, набережным, тротуарам. Я оглядывался по сторонам в поисках «сосульки», мне хотелось ее встретить. Ее и тележки больше не было нигде в городе… Ни в порту, ни на рынке… ни рядом с новыми казармами… Нигде…

Тянулись тихие часы прогулок. Джонкинд был довольно послушным… Только не нужно было его волновать… Его нельзя было удержать, например, когда встречались военные, фанфары, громкая музыка… Их было полно в Чатаме… и моряков тоже… Возвращаясь с учений, они выводили затейливые мелодии, победные ригодоны. Джонкинду это переворачивало внутренности… Он вонзался в самую гущу, как дротик… Он просто не мог устоять… Это действовало на него, как футбол… Он буквально уносился за звуками!

Полк — что-то живое и по цвету и по ритму, это хорошо видно на фоне природы… Музыканты были гранатового цвета… Они резко выделялись в небе… среди стен табачного цвета… Эти шотландцы играли решительно, стройно, сильно, слаженно… Волынки у этих волосатых обезьян звучали очень забавно…

Мы шли за ними до бараков, до их палаток в поле… На пути мы находили новые деревни… За Струдом, еще дальше… на другом берегу другой речки. Мы возвращались мимо школы для девочек за вокзалом и ждали их выхода… Ничего не говорили, просто с вожделением смотрели, пялили на них глаза… Потом снова спускались к Арсеналу, специальному участку для тренировки футболистов… Они готовились к соревнованиям на кубок Нельсона. Они били так сильно, что лопались мячи…

Мы старались вернуться как можно позже… Я ждал, пока совсем стемнеет, чтобы увидеть, как зажигаются все улицы, и тогда шел по High Street, той, что заканчивалась перед ступенями, ведущими к нам. Это часто было уже после восьми часов… Старик ждал нас в коридоре, он старался ни о чем не думать и читал свою газету…

Как только мы приходили, все садились за стол… Прислуживала Нора… Мерривин больше не разговаривал… Они ничего никому не говорили… жизнь стала по-настоящему спокойной… Джонкинд тут же за ужином принимался пускать слюни. Его утирали лишь под конец.

* * *

Никто из недоносков не вернулся с пасхальных каникул. В «Минвелл» остались только Джонкинд и я. Наша спальня напоминала пустыню.

Чтобы меньше тратить, они закрыли весь этаж. Мебель исчезла, ее загнали за бесценок, предмет за предметом, сперва стулья, а потом столы, два шкафа и даже кровати. Кроме двух наших коек. Полная самоликвидация… Зато жрать стали лучше, никакого сравнения!.. Было варенье! Даже в банках — сколько хочешь… можно было брать добавку пудинга… Изобилие пищи, чудеса… никогда раньше такого не бывало… Нора делала себе большой тюрбан, она не перестала кокетничать. За столом я видел ее очень приветливой и даже, я бы сказал, радостной.

Старик сидел за столом через силу, он очень быстро набивал брюхо и опять уезжал на своем трехколесном велосипеде. Только Джонкинд без умолку болтал, только он один! «No trouble!» Он выучил еще одно слово! «No fear!» — выдавал он мне без конца после каждого глотка…

Я не любил, когда мне делают замечания на людях… Я немного наподдал ему… Он хорошо меня понял и оставил в покое… Чтобы утешить его, я давал ему корнишоны. У меня был запас, целые карманы были набиты ими… Это было его любимое лакомство. С этой приманкой я мог заставить его идти… Он бы позволил удавить себя за «пикули»…

Наш салон опустел… Сперва исчезли мелочи… а потом розовый стеганый диван, китайские вазы, а под конец, в завершение, занавески… Посреди комнаты последние 15 дней оставался только большой черный монументальный «Плейель»…

Меня не очень тянуло домой, потому что мы больше не голодали… На всякий случай мы брали с собой припасы, опустошали кухню перед тем, как уйти. Я теперь никуда не торопился. Даже устав, я лучше чувствовал себя на улице, болтаясь то тут, то там… Мы отдыхали где придется… Делая последний привал на ступенях или на скалах у дверей нашего сада… Там, где проходила большая лестница, подъем из порта, почти под нашими окнами… мы сидели с Джонкиндом допоздна, не двигаясь и молча.

Оттуда нам хорошо были видны приходящие и уходящие из порта корабли… Это напоминало настоящую волшебную игру… на воде переливались отблески… удаляющиеся, приближающиеся, еще мерцающие иллюминаторы… Горящая, дрожащая, проносящаяся через крошечные арки железная дорога… Нора, ожидая нас, все время играла на рояле… Она оставляла окно открытым… Ее хорошо было слышно из нашего убежища… Она даже напевала… вполголоса… Она сама себе аккомпанировала… Она пела совсем тихо… Это, в общем, было похоже на шепот… грустный романс… Я еще помню мелодию… Я никогда так и не узнал его слов… Голос тихо поднимался, плыл по долине… Возвращался к нам… В воздухе над рекой он отражался и усиливался… Он был, как птица, ее голос, он бил крыльями, витал повсюду в темноте, как слабое эхо…

Все люди, что возвращались с работы, прошли, лестницы опустели… Мы были одни с «No fear»… Мы ждали, когда она перестанет, когда больше не будет петь, когда она закроет клавиатуру… Тогда мы возвращались.