Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе - Мойзес Наим

Да ведь не все хвосту вилять собакой. Мощь США или Китая куда больше, чем мощь малого европейского, латиноамериканского или азиатского государства, как в теории, так и, почти повсеместно, на практике. Да, снижается эффективность этой мощи, но не ее потенциал. В какую бы точку планеты, в какое бы время суток ни позвонил президент США, ему всегда ответят. Он может самочинно присоединиться к встрече глав государств и изменить ход беседы. Растет и влияние китайского премьер-министра. Вот те движущие силы, которые проявляются на международных конференциях и саммитах, и именно они влияют на результат. А также привлекают внимание не только враждебных ура-патриотов или ретроградов, но и людей, осознающих всю их важность.

Однако упадок власти означает, что размышления о том, какая из великих держав на подъеме, а какая устремилась вниз (как будто вся геополитика – это игра между глобальными элитами, где поровну побед и поражений), не более чем отвлекающий маневр. Да, любой вопрос, из-за которого разгораются прения, важен сам по себе. И разумеется, тенденция к выравниванию военного потенциала Америки, России и Китая не может не внушать опасений. Как и то, каким образом Китай отреагировал на просьбу США изменить свою денежную политику. По-прежнему не сняты существующие между США и ЕС разногласия по вопросам торговой политики, сельскохозяйственных субсидий и порядка преследования военных преступников. Не согласованы позиции Индии и Китая по выбросам углекислого газа. Только ничто из вышесказанного не означает крушение одного гегемона и появление вместо него другого. Сверхдержавы будущего ни видом своим, ни действиями не будут похожи на своих предшественниц. Их пространство для маневра сузилось, а способность малых стран препятствовать им, влиять на их курс и просто не считаться с ними будет лишь возрастать.

Таким образом, означает ли это, что альтернативное представление верно? Движется ли мир в направлении осовремененной, в духе XXI века, версии гоббсовской войны всех против всех, усложненной пересекающимися и размытыми границами между государствами, негосударственными субъектами, свободно движущимися финансовыми потоками, благотворительными институтами, неправительственными организациями, ГОНГО и свободными агентами всех мастей? Ответ по умолчанию – да, если (и до тех пор пока) мы не приспособимся к упадку власти и не признаем, что пути нашего взаимодействия как в рамках государственных образований, так и вне этих рамок должны измениться.

И нет никаких причин, по которым мы не могли бы это сделать. Предсказания о крахе мировой системы неоднократно высказывались в эпоху технического прогресса и культурных и демографических подвижек. Согласно предсказанию Томаса Мальтуса, мир не должен был выдержать роста населения. Но он выдержал. Марксисты, которые жили в эпоху промышленной революции, расширения мировых рынков и торговли в XIX веке, ожидали, что капитализм рухнет под весом внутренних противоречий. Этого не случилось. Вторая мировая война и Холокост глубоко пошатнули нашу веру в моральный облик человечества, но все же нормы и социальные институты, которые мир ввел в ответ на эти злодеяния, действуют по сей день. Главный кошмар 1950-60-х годов – ядерное уничтожение – так и не стал явью.

Нынешняя защита от международных угроз и кризисов – от глобального потепления и истощения природных ископаемых до распространения ядерного оружия, наркоторговли, фундаментализма и прочих – возникла потому, что иерархия государств постоянно меняется и само применение государственной власти выглядит совсем не так, как раньше. При близком их сравнении мы можем быть неприятно удивлены. Каждая новая бойня, бомбежка или экологическая катастрофа вновь и вновь заставляют нас содрогаться, и, похоже, достигнутые тяжкими усилиями неоднозначные результаты конференций и саммитов служат слабым утешением. Может показаться, что ответственность за это ни на ком не лежит. Это чувство и тенденции, которые оно порождает, будут сохраняться. Но искать существующего или нового гегемона либо же клуб элитных стран, которым можно было бы передоверить управление, довольно глупо. Ключи к разрешению новых проблем международного сотрудничества, а в конечном итоге и раздела планеты замаячат на горизонте тогда и там, когда и где власть будет легче обрести, но тяжелее использовать и даже просто сохранить.

В течение десятилетий тон в нефтедобывающей промышленности задавали “семь сестер” – группа гигантских, вертикально интегрированных компаний вроде Exxon и Shell. “Большая пятерка” контролировала бухгалтерию, “большая тройка” контролировала автопром, и столько же телекомпаний делали погоду на телевидении. Чуть позже та же ситуация сложилась в сфере информационных технологий, где моду диктовали две компании по выпуску компьютерного оборудования и программного обеспечения. Данная схема превалировала и во многих других отраслях: горстка компаний плотно контролировала соответствующий сегмент рынка. Они были так крупны и богаты, глобальны, влиятельны, так прочно сидели на своих местах, что вытеснить их оттуда казалось нереально.

Но теперь все не так. Сегодня нет такого сектора мировой экономики, который бы не избавился от этих закоснелых структур, а борьба за место на вершине жестка, как никогда. Shell, IBM или Sony еще могут занимать лидирующие позиции, но и они прекрасно видят, как падает их рыночный потенциал и ослабляется давление на конкурентов, как новые игроки шаг за шагом вытесняют их с рынков, где они когда-то безраздельно властвовали. Более того, ушли в небытие те корпорации, названия которых были на слуху в любой семье: легендарный бренд Kodak, прекративший свое существование в 2012 году, лишь один из немногих, почивших на свалке истории.

Ныне списки ведущих компаний регулярно пополняются новыми названиями, многие из которых появились в странах, не бывших в прошлом колыбелью популярных марок: в их числе – Эстония (Skype), Индия (Mittal Steel), Бразилия (Embraer), испанская Галисия (Zara). И независимо от того, новички они или нет, ведущие бренды уже не уверены в том, что их пребывание на вершине будет таким же длительным, как у компаний прошлого.

Мы не говорим, что на смену одним махинам придут другие. Пространства, где некогда главенствовали одни лидеры, сплошь и рядом заполняют группы совершенно других игроков, опирающихся на новые правила, источники власти и жизнеспособные стратегии. Изменилась сама природа власти, которой упивались когда-то компании прошлого и их собственники.

Почему? Диаметрально противоположный пример (а значит, и яркая иллюстрация) – нефтяная промышленность. “Семь сестер” – компании, доминировавшие в этой области с 1940-х по 1970-е годы, не просто оказались заменены другими, точно такими же компаниями, дело в том, что нынешняя нефтяная промышленность более фрагментирована и менее интегрирована вертикально. Создание новых фьючерсных рынков и увеличение объемов нефти, торгуемой в ходе спотовых сделок, серьезнейшим образом изменили характер нефтяной купли-продажи. Отрасль наводнили новые “независимые”: небольшие компании, которые конкурируют, а в некоторых случаях даже опережают таких гигантов, как ExxonMobil, Chevron и BP. В числе новых игроков нефтяной индустрии присутствуют также компании с государственной формой собственности, которые стали конкурентоспособнее и гораздо уверенней распоряжаются энергоресурсами своих стран. Гигантские хедж-фонды, пользующиеся беспрецедентным влиянием на собственность, отчетность и финансы, стали неотделимой частью нефтяного сектора и вполне способны вести себя как держатели акций крупных компаний или поставщики финансов малым фирмам. В прошлом только “семь сестер” имели доступ к серьезным денежным ресурсам, необходимым для выхода на нефтяные рынки. Сегодня благодаря сочетанию новых игроков (хедж-фонды, частные акционерные компании), новым финансовым инструментам (деривативы) и прочим институциональным механизмам (новые фондовые биржи) малые компании вполне в состоянии привлекать капитал, необходимый для полноценного участия в проектах, бывших ранее прерогативой только нефтяных гигантов. Разумеется, всем этим игрокам приходится выдерживать беспрецедентное внимание и вмешательство со стороны правительств, акционеров-активистов, групп по защите окружающей среды, компаний-инвесторов, профсоюзов, СМИ – и это еще далеко не все.