Оскал Анубиса - Андрей Чернецов

— Ну и что?

— Упрямая девчонка! — хлопнул себя руками по коленям профессор.

Официант принес заказ. Аппетита не было. Вяло по-ковырявшись в тарелке, он отложил вилку.

— А зачем ты сделала себе татуировку в виде Ока Гора? — как можно равнодушнее спросил Алекс. Мона вспыхнула и громко, умоляюще зашептала:

— Ты только родителям не говори.

Алекс даже с первого раза не сообразил, о чем идет речь. Только через мгновение он понял, что все-таки находится в Египте, а не в продвинутой Англии, и здесь такого рода эксперименты над своим телом у женщин не приветствуются. Вот поэтому татуировка была сделана в столь укромном месте, чтобы родители не заметили и чтобы подружкам можно было похвастаться.

— Не скажу, — торжественно пообещал археолог. — Хотя бы потому, что не имел чести быть им представленным. Но почему именно Уджат? — не унимался он.

Алекс хорошо помнил египетский пантеон богов и историю с Оком Гора. Если все упростить, то этот Глаз был даром Анубиса Гору. И это самое Око давало дар ясновидения и проникновения в людские души. Кроме всего прочего, предприимчивый Гор, затолкав в рот вышеупомянутый артефакт любимому и невинно убиенному папочке Осирису, чудесным образом оживил его. То есть если совсем коротко, то это волшебное изобретение Анубиса дает дар ясновидения и воскрешения из мертвых. У Алекса заломило виски. Если девочка в курсе, а учитывая то, что она учится на истфаке, обязательно должна быть в курсе этой истории, это значит, что Мона не просто так выбрала именно этот Знак.

— Просто, — начала она и замялась. — Это так романтично.

— И все? — недоуменно переспросил Алекс. Такого глупого ответа он просто не ожидал.

— Ну, мне кажется, что это очень красиво…

В общем, далее пошел какой-то бессвязный бред на различные возвышенные темы, которые никакому логическому анализу не поддавались. Алекс терпеливо слушал, думая тем временем про себя: “Удивительно! Мона полна неожиданных контрастов. То демонстрация материального фейерверка, то дешевые рестораны. С одной стороны — родители, с другой — странная тяга к человеку, который, возможно, даже старше этих самых родителей. Если об этом рассказать Фрейду, он сам бы слег на кушетку”.

Интуиция подсказывала ему, что эта женщина — мина замедленного действия. Он еще не мог дать точного ответа, что же его беспокоит, но был точно уверен, что не хочет этого выяснять. Слишком опасным ему казалось это предприятие, потому как спектр истинных мотивов ее поведения мог колебаться от невинной женской глупости до нестабильных истерических состояний.

“Все, — подумал Алекс, — пора прекращать этот карнавал”.

Они еще немного побеседовали. Разговор шел вяло. В основном говорил .Енски: о раскопе, о скором окончании экспедиции. Мона слушала и была задумчива.

Через некоторое время они вышли и у дверей ресторана попрощались. Девушка как-то грустно улыбнулась, коротко сказала “прощай” и, резко развернувшись, исчезла в толпе, даже не взяв такси.

“Хоть бы руки на себя не наложила, глупая”.

Еда в ресторане была преотвратительная. Много специй, много жира, к тому же из кухни невыносимо потягивало запахами пищи. Алекс чувствовал себя лепешкой, которую друг Ходжи Насреддина пропитал запахом готовящегося мяса. Да, у шейха Хусейна в “Марсаме” готовят положительно лучше.

— Почтеннейшие! — обратился профессор к топтавшимся у входа “моджахедам”. — По коням! Сначала в “Шератон”. Мне нужно уладить кое-какие дела, а потом возвращаемся домой.

Он уселся в свой автомобиль. Шкафообразные охранники быстренько загрузились в разбитый джип, купленный шейхом по случаю у военных.

Давно следовало навести порядок в финансах. Нужно было расплатиться с рабочими за прошедший месяц. Это помимо комиссионных Абд эр-Махмуда. Кроме всего прочего, необходимо свести баланс расходов на гостиницу для студентов. Ральф как образец английской добросовестности и ответственности вел здесь строгий учет и контроль. Алекс мог даже и не сверяться, настолько он доверял парню в этих вопросах.

Кстати, раз уж речь пошла о деньгах, Алекс решил позвонить Гурфинкелю, который обещал еще на прошлой неделе принести уточненный список наемных работников и подсчитать количество уже выплаченных им денег.

“Ох уж эти сыны Израилевы!” — в который раз ругнулся он на Гурфинкеля и набрал номер.

— Добрый день, Майк, — начал профессор, — Енски беспокоит.

— Добрый, — оживились на другом конце провода.

— Я звоню, чтобы тебе напомнить о том, что ты еще на прошлой неделе обещал принести бумаги по зарплате наемникам.

На другом конце провода недоуменно спросили:

— Профессор, а разве вы их не получали? Теперь пришла очередь археолога задавать вопрос:

— А вы разве их приносили?

— Одну минуту, уважаемый профессор, — пропела трубка, и из нее послышались приглушенные рукой вопли Покровского.

— Какие бумаги, blin?! — верещал Бумба. — Какая зарплата, nа fig?! Я зарплаты не видел с того дня, как родину покинул! Кто?! Ты мне?! Давал бумаги?! Да ты совсем ума лишился, kozel?!

Послышался стук падающего телефона, и звуки стали слышны более отчетливо:

— Ах ты, морда библейская! — вопил Покровский, политкорректно заменив прилагательное “еврейская” на “библейская”, в страхе, что Гурфинкель затаскает его по судам, обвиняя в расовой ненависти. — Я тебе сейчас покажу hren Навуходоносора и все семь казней египетских. Я тебе сейчас не то что обрезание, я тебе усекновение плоти состряпаю! Под корень, v nature!

— Ой! Мама! — пискнул Гурфинкель и, судя по звукам, полез под кровать на четвереньках.

— Порву, Иудина морда! — вконец разошелся Бумба. — Пархатый ты… Куда?! Стоять! Содом с Геморроем!

— Гоморрой! — ухитрился поправить Гурфинкель. Голос его звучал глухо.

— Удушу!

Алекс в недоумении посмотрел на трубку своего телефона. Тем временем избиение младенцев продолжалось.

— Андрюша, может, договоримся как-нибудь? — мяукал из-под кровати Гурфинкель.

— Договоримся… Вот сейчас договоримся… Вылазь, пейсатая морда, blin! Я тебе сейчас покажу сектор Газа!

— Давай договоримся, зачем сразу палкой?! — выл Гурфинкель.

Андрюша бушевал и договариваться отказывался. Похоже, по обычаю своих предков, Миша что-то намудрил с деньгами и отчетной документацией и теперь пытался всю вину свалить на Покровского. Однако Бумба от обвинения в растрате озверел так, что Миша струхнул за свою шкуру. Эндрю что-то бормотал про obshak, bratvu и какие-то ponjatija, и Алекс понял, что по этому вопросу у него уже больше нет вопросов. Он вздохнул и положил трубку. Холокост на том конце провода продолжался.

“Хочешь сделать хорошо — сделай это сам”, — в который раз убедился Енски.