Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых - Пенни Вильсон

Все это звучит убедительно, поскольку кто, как не Анастасия, может владеть такими непонятными для непосвященных сведениями или назовет прозвище никому не известного полковника? Не может быть сомнения, что такие вещи нельзя приписать совпадению или счастливому случаю, и сделанное Дасселем признание явилось одним из самых убедительных доказательств того, что фрау Чайковская, конечно же, приходится младшей дочерью Николаю II. К несчастью для истории, многое из того, что было сказано об этой встрече, в лучшем случае противоречиво, а в худшем просто ложно.

Перед тем как приехать, Дассель написал герцогу Лейхтенбергскому письмо о претендентке. В нем он говорил, что был знаком с Анастасией, и предложил герцогу спросить фрау Чайковскую, знает ли она что-нибудь по «Мандрифолию». «Герцог, – как об этом позже рассказывал Дассель, – сказал мне, что пациентка долго смотрела на него, как громом пораженная, а затем заметила, что у ее сестры Марии было много прозвищ» {17}. Дассель счел этот ответ правильным, хотя создается впечатление, что кроме него самого нет иных источников, подтверждающих, что Мария Николаевна когда-либо имела такое прозвище, поскольку больше оно нигде не упоминается. Но Дассель сказал, что этого достаточно для того, чтобы убедить его совершить поездку в замок Зееон.

Бывший капитан в сопровождении своего друга по имени Отто Борнеманн прибыл туда вечером 14 сентября 1927 года, и у него сразу же возникли проблемы, потому что фрау Чайковская, которая была предупреждена о визите гостя из своего прошлого, отказалась принять его. Мария Баумгартен, Вера фон Клеменц и сам герцог не жалея сил пытались переубедить ее, но Дасселю было сказано, что если его примут, ему надлежит «быть терпеливым, и не торопить с ответом на заданные вопросы» {18}. В конце концов Баумгартен смогла убедить фрау Чайковскую, но, как позднее признали и Дассель, и герцог, всю оставшуюся часть вечера она помогала последней «подготовиться» к встрече. И дело было не просто в том, чтобы помочь ей собраться с духом. Баумгартен сидела вместе с претенденткой, сосредоточенно изучая сувенирный альбом с фотографиями, сделанными в госпитале Анастасии в Царском Селе. Если до этого фрау Чайковская не имела представления о том, кем являлся ее посетитель и какими были его отношения с Анастасией, теперь же, еще перед тем как лечь спать, она, вне всякого сомнения, знала, что ее гость имеет какое-то отношение к этому госпиталю {19}. Но никто так и не узнал об этом кратком инструктаже, поскольку Дассель не включил его в свои последующие повествования.

На следующее утро Баумгартен открыто подтвердила фрау Чайковской, что ее посетитель является бывшим русским офицером и бывшим пациентом госпиталя в Царском Селе. После этого она неожиданно изменила свое предыдущее решение встретиться с ним. «Она только все время повторяла, что хочет, чтобы оставили в покое ее прошлое, что она больше не в силах выносить эти воспоминания», – говорила Баумгартен. Надеясь переубедить претендентку, Дассель дал Баумгартен две фотографии и попросил, чтобы она показала их последней. На одной фотографии был изображен сам Дассель, одетый в больничный халат, он сидел на своей кровати между Марией и Анастасией; на другой была снята группа офицеров, которые стояли у дверей госпиталя, который Дассель преднамеренно назвал церковью. Он хотел знать, сможет ли претендентка узнать церковь. Когда ей показали эту фотографию, фрау Чайковская исправила эту ошибку, правда, в этом не было ничего удивительного, если учесть, что в ее памятном альбоме был такой же снимок наряду с большим количеством фотографий внешнего вида госпиталя {20}.

И только лишь 16 сентября фрау Чайковская наконец согласилась принять Дасселя, но не более чем на десять минут. Сопровождаемый герцогом и в компании Борнеманна, Баумгартен и Веры фон Клеменц Дассель был введен в гостиную претендентки на втором этаже замка. Она встретила их, полулежа на диване, испуганно выглядывая из-под одеяла, которое она натянула так, что оно закрывало почти все ее лицо {21}.

«Я привел к вам бывшего драгуна, – объявил герцог. – Не беспокойтесь, мы не останемся здесь надолго». Фрау Чайковская ничего не ответила на это, она отпустила край одеяла только для того, чтобы с приближением Дасселя прикрыть рот платком. «Повинуясь внезапному порыву, – вспоминал Дассель, он щелкнул каблуками, отдал честь и представился на русском языке: «Ваше императорское высочество! Драгунского, личного ее императорского высочества великой княжны Марии Николаевны, полка капитан Дассель!». Фрау Чайковская не стала подниматься с дивана, но она протянула ему руку, когда Дассель наклонился, чтобы поцеловать ее, он попытался рассмотреть повнимательнее ту часть лица, которая была открыта для обозрения {22}. Фрау Чайковская согласилась на встречу только при таком условии, что ей не будут задавать вопросы о ее прошлом, благодаря чему не стало смысла задавать любые вопросы; разговор пошел о ее здоровье, о погоде и о других пустяках. Дассель говорил по-русски, тогда как претендентка отвечала только на немецком языке. Встреча не произвела на Дасселя особого впечатления, он писал: «Ее лицо не говорило мне ничего», и в общем и целом «было слишком трудно», по его мнению, проследить хоть какое-то сходство с Анастасией {23}. В тот вечер Баумгартен по настоянию фрау Чайковской спросила Дасселя, получил ли он медаль, которую великие княжны вручали всем своим бывшим пациентам, когда те выписывались из госпиталя, в пре-дыдущем году она видела одну из этих медалей в санатории Stillachhaus. {24} Но революция, ответил ей на это Дассель, разразилась раньше, чем он выписался из госпиталя. {25}

На следующее утро Дассель наблюдал за тем, как претендентка проходит по коридору, и в первый раз он смог увидеть некоторое сходство с Анастасией, нет, не в чертах ее внешности, но в том, как она идет. {26} Но он по-прежнему не был ни в чем убежден. «Я не буду знать покоя, не разгадав до конца эту загадку», – написал он. В противоположность его более поздним утверждениям именно здесь, а не до его приезда в замок Зееон, Дассель, «предварительно обсудив план с герцогом Лейхтенбергским», записал свои воспоминания о госпитале и передал последнему конверт с записями. {27} После этого посвященные в содержание вопросов герцог и Баумгартен стали требовать, чтобы претендентка ознакомилась с памятной запиской Дасселя. В первую очередь Баумгартен спросила, помнит ли она татуировку, которая была у Николая II. {28} Претендентка стала настаивать, что такая ерунда вообще невозможна. Как она утверждала, ей часто доводилось видеть, как отец занимался греблей в рубашке с закатанными рукавами, и «на обеих руках у папы не было никаких татуировок. Нет, нет, это я могу утверждать наверняка. У него ничего подобного не было» {29}. Но она ошибалась. В 1891 году, еще в бытность свою цесаревичем, Николай во время поездки в Японию на правой руке сделал себе татуировку в виде дракона, рисунок был таким большим и многокрасочным, что для его нанесения потребовалось, как он записал в своем дневнике, несколько часов {30}. Если бы фрау Чайковская действительно была Анастасией, разве она сделала бы такую очевидную ошибку?

Еще одним проверочным испытанием стало сожаление, которое было высказано Дасселем по поводу того, что он не получил «часов и сабли, которые вручались другим офицерам» в их военном госпитале. Как написал позже Дассель, это было «заведомо ложное заявление», и претендентка исправила его ошибку {31}. Однако то, что имело место на самом деле, выглядело совсем не так. Если верить Вере фон Клеменц, когда претендентке сказали все это, она на это никоим образом не отреагировала. Однако позднее фрау Чайковская заметила: «Я знаю, мы давали подарки, но я больше не помню, какими были эти подарки. Это было так давно. Я не в силах представить себе, что это было. Часы, да, но я не думаю, что сабли. Я не знаю. Сабли? Сабли? Возможно, такие подарки делали в госпитале моей матери. Но если он говорит это, наверное, так оно и было» {32}. В данном случае не только не было сделано каких-либо поправок, но фрау Чайковская закончила тем, что признала истинным и согласилась с «намеренно ложным» заявлением Дасселя.