Живая вода и вещее слово - Александр Николаевич Афанасьев

назывался кровью небесных богов и богинь.

Древнейший язык, давая названия предметам по их признакам, сблизил и отождествил все, что только напоминало текучие струи влажной стихии; поэтому не только вода, но и молоко, моча, сок дерева, растительное масло и общеупотребительные напитки (мед, пиво, вино) дали метафорические выражения для дождя[68]. Особенно важно в мифологии арийских племен уподобление дождя крепким, опьяняющим напиткам. Шумное проявление небесных гроз арийцы сравнивали с действием производимым на человека опьянением; как человек, упившийся вином или медом, делается склонным к ссорам, брани и дракам, так боги и демоны, являющиеся в дожденосных тучах, опьяненные амритою, отличаются буйством и стремительностью на битвы; в завывании бури и раскатах грома слышались их враждебные споры и воинственные клики. Народный эпос любит уподоблять битвы не только грозе, но и приготовлению пива и пиршеству, на котором сражающиеся ратники допьяна упиваются вражьей кровью. В песне на Корсунскую победу Хмельницкий, призывая казаков воевать с ляхами, взывает:

Братья козаки-запорозци! Добре знайте, барзо гадайте, Из ляхами пиво варити затирайте; Лядьски солод, казацька вода, Лядьски дрова, казацька труда.

И далее, описывая начало битвы, песня говорит:

Ой не вербы ж то шумели и не галки закричали, Тож то казаки из ляхами пиво варить зачинали.

В другой малороссийской песне (впрочем, недавнего происхождения) казак говорит своей милой:

Иду я туды, де роблять на диво Червонее пиво з крови супостат.

А девица спрашивает:

Хиба ж ты задумав тем пивом упиться? Чи вже же ты за мною зхотев разлучиться?

«Слово о полку Игореве» сравнивает битву со свадебным пиром: «Тут кровавого вина недостало, тут пир докончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую». То же сравнение допускается и великорусскими песнями: умирает в поле от тяжких ран удал добрый молодец и наказывает своему коню:

Ты скажи моей молодой жене, Что женился я на другой жене, Что за ней я взял поле чистое, Нас сосватала сабля острая, Положила спать калена стрела!

Или ворочается домой молодец, весь израненный, сам шатается – на тугой лук опирается. Встречает его родная мать: «Ах ты, чадо мое! зачем так напиваешься, до сырой земли приклоняешься?» Отвечает добрый молодец: «Я не сам напился; напоил меня турецкий султан тремя пойлами!» Эти пойла – кровавые раны от сабли острой, от копья меткого, от пули свинцовой. Еще в одной песне девица, над которою насмеялся неверный любовник, грозит ему: «Я из крови из твоей пиво пьяно наварю!» Итак, пиво и вино принимались за поэтические метафоры крови. Греки и римляне при заключении договоров, скрепляемых клятвою, возливали богам вино с такою мольбою: «Да прольется кровь клятвопреступника – так же, как проливается это вино!»

Любопытны свидетельства языка, указывающие на уподобление грозы и ненастья приготовлению хмельных напитков: замоложаветь употребляется в смысле захмелеть, опьянеть, а моложить применяется к погоде и значит: затягиваться небу тучами, делаться пасмурным; моложный — туманный, серый; средний глагол замолаживает, замолодило – становится или стало облачно, пасмурно, а действительная форма замолаживать, замолодить – делать так, чтобы напиток заиграл, запенился («замолодить пиво»). Скопление паров и духота, предшествующая грозе (то, что у нас обозначается словом: парит; сравни винные пары), по немецкому поверью, объясняется тем, что в это время карлики или ведьмы (грозовые духи и облачные жены) начинают варить пиво. По свидетельству русской сказки, Илья Муромец, чтобы стать сильномогучим богатырем, должен был трижды испить пива крепкого…

Опьяняющий напиток древних индийцев – сома. Эта сома в глубочайшей древности сделалась метафорическим названием бессмертного напитка богов (амриты) и даже была олицетворяема как божество, одаряющее силою, бессмертием и плодородием. Этим напитком упивается Индра-громовержец. «Индра пьет сому, драгоценный сок которого выжимается в чаши», – говорит священная песня; в связи с этим представлением громовая палица стала уподобляться камню, выжимающему божественный напиток. Во многих местах ведических гимнов каплям дождя присвояется эпитет «богатые медом». Так, в гимнах говорится, что облачные коровы струят из своих сосцов светлый мед, что Маруты доят их и несут богу-громовнику сладкий, медовый напиток… Мед-сома, по свидетельству Вед, был низводим на землю теми же быстролетными птицами: соколом и орлом, которые разносили и блестящие молнии; они похищали его из темных облачных скал, куда запрятывали благодатную влагу злые демоны. По указанию некоторых гимнов, сам Индра в виде сокола похищает скрытый в скалах мед-сому и приносит его смертным, т. е. заставляет дождь проливаться на поля и нивы. Что сома и амрита тождественны – это очевидно из многих аналогических представлений: в том же виде сокола Индра выхватывает амриту из пасти демона-иссушителя. С этими воззрениями совершенно согласны и предания других родственных народов. Первая пища, которую вкусил новорожденный Зевс, были мед и молоко. Уцелело еще другое сказание, что малютке Зевсу приносил нектар орел; сам же Зевс в образе орла или бурным вихрем похитил Ганимеда, который, как божественный кравчий, разносивший нектар олимпийским богам, заступает в греческом мифе место благодатной сомы; в некоторых преданиях он является как гений – податель плодородия. Уподобление дождя вину вызвало у греков миф о Вакхе; он был сыном Зевса – и потому назывался Дионисом — и Персефоны или, по другому сказанию, Семелы. Эта последняя упросила могучего олимпийца явиться к ней во всем величии, с громами и молниями, и, опаленная небесным огнем, погибла, разрешившись недоношенным Вакхом. Зевс разрезал себе лядвею и доносил его до девятимесячного срока. Смысл тот, что туча, разбитая грозою, исчезает, а из недр ее исходит вино – дождь. С этим мифом фантазия соединила другое поэтическое представление о рождении Вакха из ноги Зевса, подобно