История зеркала - Анна Нимова

Каждое произнесенное слово ранило всё больнее, я совсем поник.

– Почему… Как вы думаете, почему он так поступил?

Отец Бернар смотрел пристально, и сострадание виделось в его глазах.

– Ты не ожидал от него? Не мог представить, что он способен?

– Никогда… А вы ожидали?

Тем утром у окна долгие часы я не мог думать ни о чем, кроме: как он смог решиться на такое деяние? Значит ли это, что вознаграждение было столь немалым, и он не устоял, но чем сумели соблазнить его, обнадежить? Обещаниями принять в цех по возвращении в Венецию? И это стоило двух жизней… А может, ему заплатили такими деньгами, от которых отказаться не сумел, слишком хорошо помнил, как страдал в голодное безденежное время там, где убогая нищета соседствует с безудержной роскошью, что делает нищету особенно заметной и унизительной. Возможно, последнее – самое верное. Я сказал о том отцу Бернару, он лишь пожал плечами.

– Твои это рассуждения, Корнелиус, а чего строить догадки впустую? Никогда наверняка не узнаешь, что творится в чужой душе, так уж лучше вернуться к тому, что случилось с нами.

Как в истории с письмом, не стремился он со мной обсуждать, не желал моего любопытства, но я с пониманием принял и решился довериться. Что мне ещё оставалось после смерти Марко?

– И куда же мне деваться, если не возвращаться в мастерскую? – робко спросил с надеждой, что сказанное не обернется против меня.

– Куда деваться? – он сцепил пальцы у подбородка. – Не гнать же тебя на улицу. Оставайся сегодня в больнице, завтра решим.

* * *

17

Через пару дней отец Бернар сказал, что в городе Ансельми так и не нашли. Куда он делся – никто не знал, просто исчез, другим про свой уход не проронил ни слова, ни с кем не прощался. Я же подозревал: он ушел вместе с посланцами, не смог более оставаться, и ему позволили спокойно вернуться, ещё бы – он выполнил своё дело. Пьетро, потрясенный его исчезновением и тем, что, по слухам, за этим крылось, слег, и в мастерской сильно о том беспокоились.

Все новости, которые выкладывал отец Бернар, непривычно мне было слушать, будто слежу за ними со стороны и к произошедшему не имею никакого отношения.

– Вы говорили им про меня, отец Бернар? Что я у вас остался.

– Нет, сын мой, я не стал этого делать.

Выглядел он сильно озабоченным.

– Я подумал, что большим благом будет молчание, и сам я вправе решать, что есть большее благо. Но Господь указал на моё место, – говорил он неопределенно и словно извиняясь.

– О чем вы, отец Бернар?

– На твоём положении моё молчание сказалось неважно.

– Что? – переспросил я довольно безучастно.

– Теперь они думают, что вы убежали вместе. И ты с ним заодно.

Когда же отец Бернар сказал, что мне будет лучше на какое-то время покинуть Париж, я так возмутился, не хотел даже про то слышать. Нетерпеливо и горячо возражал на все его попытки убедить, так что в конце отец Бернар сам потерял терпение.

– Почему ты так противишься этому? – вскричал он.

И тогда я сказал: из-за Ноэль.

– Не смогу её оставить, – прошептал, не столько ему, сколько себе.

Он, разгоряченный моим несогласием, немного успокоился, но не отступил:

– Послушай, Корнелиус, ну, будь ты благоразумен, что ещё остается? Обратно в мастерскую тебе не вернуться, а в аббатстве каждый заметить может – всё равно, что дьявола искушать. К чему это приведет, мало нам несчастья?

Я понимал: правда – в его словах, но упрямился, тогда он прибегнул к последнему доводу:

– Что ты для неё можешь сделать, когда сам в таком положении? И потом… Я не отправляю тебя навечно, при первой возможности вернешься обратно.

Этим он меня убедил. А может, я позволил ему принять такое решение. Горько мне об этом думать, но раз случилось…

Оказалось, что через несколько дней в монастырь Клюни уходит брат Гийом, знакомый мне по больнице, и отец Бернар предложил нам отправиться вместе.

– Это ведь недалеко от того места, где ты родился? – полюбопытствовал он, показывая, как хорошо помнит про нескладного мальчишку, пришедшего в аббатство после побега с гвардейцем. – Разве не хочешь навестить родных?

Я хранил молчание под его внимательным взглядом.

Собирать в дорогу было нечего: после столь поспешного ухода из жилища у меня и одежды не осталось, кроме как на мне, и кое-что одолжили по доброте братья. Перед расставанием я зашел к отцу Бернару, он торопился на вечернюю литургию, потому наш разговор получился совсем кратким.

– Вы скажете Ноэль обо мне? – попросил его напоследок.

– Скажу, скажу, сын мой. Тебе не надо тревожиться, – он обнадеживающе тронул моё плечо. – Я же обещал: как всё устроится, пришлю известие, и ты сможешь вернуться.

Я уповал только на это. С Ноэль к тому дню не виделся больше недели и не находил покоя, что разлука протянется и далее, и завершение её не намечено.

– Когда это случится, как вы думаете? – спросил, неуверенно поглядывая.

Но он был далек от мыслей, меня изнурявших.

– Давай не будем гадать, Корнелиус. Всё в руках Божьих, положимся на его милость. Молись усердно, и Господь вернет на путь уготованный.

Я проводил его, в церковь не зашел, отправился в больницу, хотя терпеть не мог то место, но в те дни безвылазно скрывался в ней, опасаясь попасться работникам мастерских.

– Буду ждать нашей встречи, – сказал он напоследок.

– Я тоже, отец Бернар, – ответил почти неслышно.

В дорогу мы вышли затемно. Брат Гийом шел впереди, я – чуть поотстав. Снова я отправлялся в неведомый путь, вроде, и на этот раз неплохо сложилось: дан в помощь провожатый, а мог бы скитаться в одиночку, – думал про себя, – хуже намного. Но напрасно я хотел себя подбодрить, напрасно пытался настроить на скорейшее возвращение, не звучало больше в душе ни отзвука, ни отголоска от того, что ведет нас в земном пути и любую дорогу сделает более доступной. Надеялся на то, во что сам не верил, я как в глухую стену уперся, заступничества не ждал и, принужденный к новой дороге, уныло плелся за Гийомом. А такое вряд ли хорошим концом завершается.

Когда мы шли, ночь близилась к исходу, но рассвет ещё не проступал. В первый раз я оказался в Париже в столь темное время, и город повернулся совсем незнакомой стороной, иной, чем при свете. Безлюдный, хотя заметил смутную тень, распростертую возле сточного желоба, и было потянул Гийома за рукав, но тот отмахнулся, и, не переговариваясь, мы продолжали наш путь. Тихо было, а шаги наши будили добрых горожан, заставляли недовольно ворочаться в теплых постелях. И обитатели гнусных местечек не встретились, должно быть, отправились к тому времени на покой. Так и не увидел их ночную жизнь воочию, только кое-что слышал от Ансельми, он-то к ним захаживал – из-за любопытства или легкой радости искал. Там, небось, и встретили его эти посланцы – не к мастерской же они пришли с привратником разговор завести. Нет, кто-то указал на него, может, женщины те неразборчивые и продажные, преисподняя им давно уготована, за ломаную монету сдадут – не задумаются.