Женщины в Иране, 1206–1335 гг. - Бруно де Никола

с исламом, на которое пошел его предшественник. Как и его отец, Аргун пытался объединить христианских сторонников как на Среднем Востоке, так и в Западной Европе [Budge 1928:165]. В свете такого отношения неудивительно, что христианские источники считают его сторонником христианства, акцентируя внимание на роль его жены-христианки Оруг-хатун[388]. Однако, несмотря на влияние своей жены и политическую близость к христианству, Аргун оставался убежденным буддистом [Rawshan, Musavi 1994, II: 1179; Thackston 1998:574], и эта вера определила политику покровительства Оруг. Хорошо известно, что буддизм процветал в Иране в этот период, а монголы финансово поддерживали важные буддийские сооружения [Vaziri 2012: 111–134; Azad 2011: 209–230; Kadoi 2009: 171–180]. Интересно, что покровительство буддизму в Иране происходило почти одновременно с поддержкой строительства тибетских храмов в Китае императрицей Чабуй [Rossabi 1994:16]. Кроме того, буддийское влияние на Аргуна можно увидеть в том, что буддийские монахи присутствовали в окружении его сына Газана, и в том, что он поддерживал буддийских деятелей, о чем свидетельствуют персидские источники. А наличие буддийских храмов в Иране подтверждается свидетельствами об их разрушении после 1295 года [Karimi 1988–1999, II: 914; Rawshan, Musavi 1994, II: 1177–1179; Thackston 1998: 573–575,626]. Все это говорит о необходимости глубокого переосмысления влияния буддизма в монгольском Иране, где женщины, судя по имеющимся источникам, были не столь многочисленны, но чье участие в покровительстве буддизму может стать более очевидным благодаря открытию новых источников в будущем.

После того как поддержка буддизма достигла своего пика при Аргуне, вступление на престол Гайхату (пр. 1291–1295) ознаменовало собой начало медленного, но неуклонного снижения интереса монголов как к христианству, так и к буддизму. Новый ильхан до вступления в должность был наместником Анатолии, что могло повлиять на его религиозные взгляды. Как мы видели, покровительство исламу и особенно суфизму в Анатолии было широко распространенной практикой среди местных правителей, а привлечение таких мусульманок, как Падишах-хатун, к Ханскому двору могло сыграть свою роль в снижении статуса христианства среди монголов. Однако это не означало конец христианства как привилегированной религии при дворе Государства Хулагуидов. Во времена Гайхату Монгольский двор перемещался в основном по регионам нынешнего Северо-Западного Ирана и Азербайджана. Поэтому неудивительно, что Гайхату «издал приказ, чтобы он [католикос] построил церковь в городе Марата и поместил туда сосуды и облачения для службы Церкви, которые умерший царь Аргон [Аргун] установил в Лагере» [Budge 1928: 203]. Религиозная политика Гайхату во время его короткого правления была сумбурной, но одна из его жен проявляла особый интерес к политической и религиозной жизни. Падишах-хатун из кутлугханидов уже упоминалась как мусульманка, которая заняла важное положение при дворе и боролась за контроль над своей родиной в Кермане после восшествия на престол своего супруга. Ее покровительство исламу, о котором речь пойдет ниже, похоже, не помешало ей иметь в своей провинции высокопоставленного представителя Несторианской церкви, что было замечено Марко Поло во время путешествий последнего [Polo 1903,1:92].

Короткое правление Байду (пр. 1295) не предоставило возможностей для развития системы патронажа, но он попытался привлечь христиан на свою сторону в борьбе с Газан-ханом [Budge 2003: 505]. Повествуя о нем, Рашид ад-Дин показывает значение религии как политического инструмента в Монгольской империи: «Поскольку Байду покровительствовал христианам, таким как епископы, священники и монахи, шейх Махмуд полностью поддерживал принца Газана, ибо он принял ислам» [Karimi 1988–1989, II: 906; Thackston 1998: 622]. Победа и обращение последнего в ислам ознаменовали поворотный момент в политике монголов. Отныне большая часть финансового покровительства будет направлена на поддержку различных течений и сект ислама:

Был издан указ о том, что все храмы и молельни бахши, а также христианские церкви и еврейские синагоги в Тебризе, Багдаде и других исламских местах должны быть разрушены, и за эту победу большинство людей ислама воздали благодарность, поскольку ранее Бог не считал нужным исполнить такое желание прошлых поколений [Thackston 1998: 626, прим. 3].

Точность этого утверждения оспаривается, но оно, по крайней мере, отражает настроения персидской элиты нового ильханата, появившегося после обращения Газана. Его преемник пошел дальше и, по крайней мере временно, решил отменить освобождение от налогов для последователей всех религий, кроме ислама [Khanbaghi 2006: 72].

Однако изменение официальной политики еще не означало, что отдельным женщинам было запрещено покровительствовать христианству: по крайней мере, до 1310–1311 годов некоторые монгольские владыки и хатуны, все еще исповедовавшие христианскую веру, продолжали поддерживать Несторианскую церковь. Раббан Саума упоминает, что амир Иринджин в это время проезжал через Тебриз вместе со своей женой Кончак[389] и одной из дочерей[390]. Все они отправились в гости к несторианской общине города:

Сумма денег, которую амир Ирнаджин [Иринджин] и его жена дали католикосу, составляла десять тысяч [динаров], что [равно] шестидесяти тысячам зузов и двум верховым лошадям. И еще амир подарил селение церкви Мар Шалита, святого мученика, ибо его умерший отец был погребен там, а мать его и жены его были там похоронены [Budge 1928:213].

Эта история, во-первых, говорит о том, что покровительство христианству со стороны отдельных женщин продолжалось и после официального обращения монголов, вероятно, из-за их личной привязанности к этой религии. В то же время подобные случаи были редки, так что в начале XIV века покровительство христианству и буддизму в Иране угасало. Внутренняя борьба между различными монгольскими нойонами также могла быть фактором уменьшения числа покровителей христианства, поскольку постепенно формировалась более однородная монгольская и персидская элита, предпочитавшая ислам[391].

Тот факт, что в первый период монгольского владычества в Иране буддизм и особенно христианство привлекали большую часть женщин в плане патронажа, не означает, что ислам, религия регионального большинства, был обойден вниманием[392]. На фоне экспансии монголов в начале 1250-х годов мусульмане Центральной Азии также пользовались покровительством монгольских женщин. Сведения об этом немногочисленны, но во время правления Оргины-хатун (пр. 1251–1260) в Чагатайском ханстве зафиксированы некоторые свидетельства о том, что она поддерживала ислам [Nicola 2016]. Хотя в источниках нет конкретного упоминания о ее личных верованиях, некоторые авторы считают, что она была мусульманкой [Barthold 1956–1963,1: 46–47]. Она упоминается как благодетельница, которая желала добра мусульманам, но нет никаких конкретных свидетельств, что она поддерживала религиозное строительство или давала деньги мусульманским религиозным лидерам [Ayati 2004: 15]. И все же, если упоминания о монгольском патронаже в Центральной Азии немногочисленны, то некоторые редкие примеры женского патронажа ислама можно найти в ранний период Государства Хулагуидов.

Как мы уже видели, одной из дочерей Хулагу приписывается поддержка исламской общины. Кроме того, хотя Аргун