Багровая земля - Борис Сопельняк

– Вы оказали мне большую услугу, устроив это дело, – удовлетворенно кивнул Сталин.

– Надеюсь, вы так же положительно решите вопрос об английских военнопленных, когда Красная Армия освободит их из немецких лагерей, – не столько спросил, сколько констатировал Черчилль.

– В этом можете не сомневаться. Даю слово, что к вашим людям будет проявлено всяческое внимание и забота. Под мою личную ответственность! – пустил он облако дыма. – Детали обговорите с Молотовым, – обернулся Сталин к Идену.

Москва. Кабинет народного комиссара иностранных дел СССР В.М. Молотова. 12 октября 1944 г.

– Вопрос, в принципе, решен, – говорит Иден Молотову. – В ближайшие дни судно будет готово, и в конце месяца мы могли бы направить в Мурманск первую партию русских военнопленных.

– Сколько человек? – уточнил Молотов.

– Это будет зависеть от размеров судна.

– И больше ни от чего?

– То есть? – вскинул брови Иден.

– Нам известно, что есть определенное количество пленных, их немного, но они есть, которые не хотят возвращаться на Родину. Так?

– Да, господин Молотов, так. С ними немало проблем, – помявшись, продолжил Иден.

– Английское общественное мнение, особенно накануне выборов… Мы не можем с этим не считаться.

– Мы вам поможем, – широко улыбнулся Молотов. – Дело в том, что советское правительство хотело бы получить всех без исключения и настаивает на своем праве рассматривать преступную деятельность тех, кто сотрудничал с нацистами в соответствии с нашими законами.

– Безусловно, это ваше право, – ни секунды не колеблясь, согласился Иден. – Так же, как наше право максимально быстро принять под свою опеку английских военнопленных, которых освободит Красная Армия.

– В этом можете не сомневаться, – протянул руку Молотов. – Английские и американские солдаты будут у нас самыми дорогими гостями. Их будут лечить лучшие врачи, им будут предоставлены лучшие санатории.

– Мы всегда понимали друг друга, – ответил на пожатие Иден. – Надеюсь, так будет и дальше.

– Надеюсь, – согласно кивнул Молотов. – На то мы и дипломаты. А дипломаты должны понимать прежде всего то, что не говорится вслух.

Англия. Кабинет генерала Геппа. 20 октября 1944 г.

Расхаживая по кабинету и изредка задумываясь, генерал диктует текст телеграммы сидящему за столом адъютанту:

– «Циркулярно. Комендантам лагерей.

Отправка первой партии 31 октября 1944 года. Погрузка в порту Ливерпуля.

Транспортное судно «Скифия» может принять не более 10 тысяч человек. Группа должна состоять из тех, кто желает немедленно отбыть на Родину. Но если их будет менее 10 тысяч, включить и тех, кто хотел бы остаться в Англии. Сопротивление подавлять силой».

* * *

В лагерях Баттервик и Кемптон Парк страшный переполох. Люди бегают из палатки в палатку, из барака в барак, митингуют на площадях. Одни упаковывают пожитки, другие что-то выменивают друг у друга, третьи явно навеселе, четвертые плачут от радости. Но есть и настороженные, злые лица – они держатся особняком, часто бегают в комендатуру, потрясают какими-то бумагами.

В кабинете коменданта Баттервика майора Локриджа почти закончилось затянувшееся совещание.

– Лично я намерен превратить территорию лагеря в площадку для игры в гольф, – процедил майор сидящим за столом офицерам. – Сегодня же здесь не должно быть ни одного русского!

– Но многие хотят остаться, – робко возразил лейтенант Смит. – Они заявляют, что пойдут на крайние меры.

– У нас есть карт-бланш, – холодно бросил Локридж. – Хотя сила нужна, когда нет ума, – усмехнулся майор. – А с этим, – постучал он себя по лбу, – у нас все в норме.

И вот из динамика льется вкрадчивый русский голос:

– Друзья! Подруги! Наши дорогие союзники! Бог услышал ваши молитвы! Мечта сбылась! Вы возвращаетесь домой – к своим невестам, женам, детям и родителям!

– Ура-а! – разнеслось по площади.

– Но среди вас есть люди, которым понравилась Англия. Честно говоря, я их понимаю! На мой взгляд, прекраснее страны, чем наша, просто нет… Командование приняло такое решение: так как лагерь Баттервик ликвидируется, все, кто не желает возвращаться в Россию, будут переведены в Кемптон Парк. Создана специальная комиссия, которая рассмотрит все ваши заявления. Поэтому просим не митинговать и не предъявлять ультиматумов, а спокойно и организованно занять свои места в машинах. Одна колонна пойдет в Ливерпуль, другая – в Кемптон Парк. Не перепутайте машины! – сострил он на прощанье.

Сбитые с толку, но охотно поверившие этим словам люди разошлись.

– Ну вот, – удовлетворенно потер руки Локридж. – Наши бузотеры поедут в Кемптон Парк, а бузотеры из Кемптон Парка – сюда. Главное – они в это поверили, но все будет так, как задумали мы. Выезжаем в ночь. Брезент на машинах задраить наглухо. Колоннам двигаться по разным дорогам! – отдал он приказания стоящим навытяжку офицерам.

Ливерпуль. 31 октября 1944 г.

Раннее хмурое утро. На заставленную военной техникой территорию порта втягивается первая колонна. Порт оцеплен войсками. У «Скифии» – усиленные наряды полиции…

Пленные выпрыгивают из машин. Их тут же окружают солдаты, образуя плотный коридор. Первая колонна состоит из тех, кто рвался на Родину, поэтому проблем не возникает. Люди терпеливо ждут у трапа «Скифии» команды на погрузку.

Низкое серое небо. Моросит ледяной дождь. Все начинают нервничать. И вдруг из сгрудившейся толпы слышится тонкий, срывающийся звук балалаечной струны. Знакомый паренек негнущимися от холода пальцами выводит так полюбившуюся ему мелодию песни про мороз. И люди заулыбались, задвигались, послышались смешки, шутки…

Колонны прибывали, а мелодия набирала силу! На палубе стоящего рядом фрегата появился трубач, послушал, понимающе улыбнулся и начал подыгрывать. Следом выскочил тромбонист, потом – саксофонист… И вот уже целый оркестр увлеченно играет пришедшуюся им по сердцу мелодию, причем в маршевом ритме.

Распахнулась кормовая аппарель «Скифии», и первая колонна двинулась в чернеющий зев парохода. Только тут до двух последних дошло, что их обманули!

– Братцы! – закричал кто-то. – Да нас же на убой везут!

– Ну, падлы! Ну, союзнички!

– На пароход не идти! Пробиваться назад!

– Куда? Мы же окружены!

– Всем сесть! Сидеть и не двигаться!

Одни полезли вперед, другие назад, третьи, взявшись за руки, уселись прямо на причале. Крики. Давка. Вопли. Стоны. Какие-то команды. Полицейские и солдаты охраны заметались среди пленных, хватая тех за шиворот, встряхивая и толкая на судно. Мелькали кулаки, дубинки, приклады…

А мелодия все больше и больше набирала силу! Она звучала уже не в маршевой, а трагической тональности.