Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон

В глазах магистрата загорелся алчный огонек. Умоляющим голосом он принялся выпрашивать необыкновенный рецепт, а Анжелика стала защищать свою тайну с таким кокетливым жаром, будто отстаивала свою девичью честь.

Будучи практичной, она быстро раскусила чудака и решила, что он из числа тех, к кому нужно подобрать особый подход, чтобы превратить в неисчерпаемый источник доходов для «Храброго петуха».

Уперев руки в бока, чтобы более убедительно изобразить приветливую, но хитроватую хозяйку таверны, молодая женщина заявила, что господин советник выглядит человеком знающим и должен понимать: согласно вековой традиции, повара могут разглашать свои самые лучшие рецепты лишь в обмен на полновесную звонкую монету.

Полный господин отпустил пару ругательств, не слишком приличествовавших занимаемому им высокому положению, но со вздохом признал ее правоту. Договорились! Он хорошо заплатит, но при условии, что новый шедевр будет соответствовать тому, что он отведал в первый раз. И еще одно условие: в качестве независимых судей он приведет с собой в таверну компанию самых изысканных гурманов из Дворца правосудия и парламента.

Анжелика выиграла пари и получила горячие поздравления от присутствующих. Тяжелый кошель был торжественно передан в обмен на листок с рецептом, который советник Бернаи тут же зачитал столь взволнованным голосом, как будто речь шла о любовном послании.

— Взбить дюжину яиц, добавить щепотку нарезанного зеленого лука-резанца, один или два обжаренных петушиных гребня, шесть маленьких листиков шалфея, три или четыре веточки кровохлебки, два или три листика огуречника, столько же листочков анхузы[67], пять или шесть круглых листьев щавеля, одну или две веточки чабреца, два-три листа нежного салата-латука, немного майорана, иссопа и кресс-салата. Обжарить в глубокой сковороде, куда предварительно поместить в равных пропорциях растительное масло и сливочное масло из Ванва[68]. Сверху полить сметаной.

Прочитав сей пассаж, советник благоговейно замолк и, лишь выдержав театральную паузу, самым торжественным тоном обратился к Анжелике:

— Мадемуазель, признаюсь, что лично я никогда, даже за сумму, во много раз превышающую ту, что вам только что вручили, никому бы не открыл подобной тайны, достойной лишь богов. В вашем поступке я вижу прежде всего желание доставить нам удовольствие. Я и мои друзья высоко ценим вашу доброту и потому будем часто посещать ваше великолепное заведение.

Вот так Анжелика сумела заполучить самых изысканных клиентов, которых она называла «гурманами». Для этих господ наслаждение от еды было превыше всех иных земных удовольствий, включая любовные утехи. Отныне их кареты и портшезы частенько останавливались перед воротами «Храброго петуха», как когда-то мечтала Анжелика.

У господ гурманов существовала привычка до хрипоты рассуждать о лечебных свойствах вкушаемых ими блюд.

— Рагу из поясничной части козленка — это что-то незабываемое, господа, — вещал в кругу своих друзей доктор Ламбер-Мартен. — Мы, врачи, утверждаем, что подвижность, жизнерадостность и беспечность этого животного очищают его мясо от всяческих излишеств. А что вы нам предложите после рагу, моя красавица?

— Жареные рога оленя[69], — отвечала Анжелика. — Говорят, они чрезвычайно полезны для крепости рогов некоторых мужей.

Гости оценили удачную шутку хозяйки, привнесшую веселость в их ученую беседу.

Вслед за гурманами «Храброго петуха» открыли для себя «обжоры».

Однажды благородные господа, сидевшие за столом харчевни, дружными овациями встретили мужчину, появившегося на пороге заведения. Необъятное брюхо колыхалось при каждом шаге жизнерадостного краснолицего толстяка. Вошедшего звали господин Монмор[70]. Одет он был весьма непритязательно.

Ответив на приветствие гурманов сдержанной улыбкой, новый гость уселся за отдаленный стол и зычным голосом приказал подать себе каплуна на вертеле, жареного поросенка, карпа в петрушке и шесть голубей.

Среди эпикурейцев раздался смех. Один из них, граф де Рошмон, встал и подошел к столу одинокого посетителя.

— Ах, старина Монмор, — начал он, — вы, как всегда, неисправимы. Вам следовало бы родиться гусем, тогда бы вы наслаждались тем, что вас откармливают на убой. Ну-ка, откройте рот! Я бы очень хотел знать, не забыла ли матушка-природа одарить вас нёбом, которое помогает нам различать тонкий вкус блюд.

Толстяк медленно проглотил кусок хлеба, щедро намазанный маслом, с лежавшим поверх него толстым ломтиком сыра, который он уплетал вместо закуски, и проворчал:

— Подумаешь! У каждого свой вкус!

— Какое тонкое замечание, дружище! Но как можете говорить о вкусе вы, заслуженный профессор Коллеж де Франс[71], после того как уже совершили три чудовищные ошибки, свидетельствующие о полном отсутствии знаний в области кулинарного искусства?

— А вам бы все придираться! — пробормотал добряк профессор. — Вкус того, что я ем, меня вполне удовлетворяет, и я не понимаю, какого черта вы обвиняете меня в каких-то так называемых ошибках.

— Хорошо. Так знайте: трапезу никогда не начинают с сыра. Это — первая ошибка. Затем, непозволительно к карпу заказать петрушку. И наконец, есть рыбу после мяса и дичи вообще немыслимо. Вот вам и три ошибки. Но думаю, что это не все ошибки, которые вы совершили. Есть еще одна. Кто ее заметил?

Все благородное собрание погрузилось в глубокие размышления. Рошмон вздохнул:

— Господа, господа, сегодня ваш разум помутился! Хотя, откровенно говоря, могу вас понять. Стоит лишь выслушать меню господина профессора, как в голове образуется полная пустота. Сожалею, что с нами нет нашей дорогой и достойной подруги, маркизы де Сабле[72], которая отлично разбирается во всех тонкостях гастрономического этикета. Она бы дала мне правильный ответ. Ну, мессиры, как вы можете себе позволить потерять лицо в присутствии этого варвара, который является ярким представителем клана «обжор»? Кто найдет ошибку?