Миллионеров украшает скромность - Инна Павлова

— Вы лучше у моих людей поинтересуйтесь, чего им стоило совладать с этой тигрицей, — вырвалось у Свинюгера.

Непременно поинтересуюсь. Как только им снимут швы и выпустят из госпиталя, подумала я, но извиняться за манеры своей любимицы не стала. Любая, даже самая безответная женщина в критической ситуации становится мегерой. Не надо было доводить ее до греха!

— Мы собирались ее утопить, — равнодушно поведал Свинюгер, и я чуть не кинулась на него, чтобы растерзать в клочья, — но решили, что вам будет приятно, если мы этого не сделаем.

Мерзавец замолчал, и я признала, что единственный раз он мне и вправду угодил.

— Так мы договорились, — снова занудел Свинюгер, — или мне отдать животное пострадавшим?

А это смотря в каком виде. Если выпустит из клетки — пожалуйста. С какой стати мне переживать за его наемных душегубов? А вот если этим уродам Басенька достанется в клетке, тогда я, понятно, возражаю.

Пришлось соглашаться. Тем не менее, торги заняли не меньше трех четвертей часа, и я прикинула, что, если так пойдет и дальше, к тому моменту, как меня превратят в чудовище, как раз подоспеет подмога.

— Уговорили, — вздохнула я. — Давайте кошку.

— Животное вы получите в самолете, — заявил Свинюгер. — А сейчас займутся вашим лицом.

Я испуганно покосилась на горилл и попыталась угадать, кому из них доверят ответственное дело. О последствиях для себя этой процедуры я не стала и задумываться. Сначала нужно выжить, сохранить близких, а уж потом можно будет побеспокоиться и о внешности.

Никто из присутствующих, как выяснилось, поработать гримером не рвался. Ну и правильно. Этот гад наверняка экономил на жалованье и увеличивать сатрапам вознаграждение за дополнительные услуги не собирался. Так чего они будут жилы рвать? К нашей дружной компании присоединился невысокий тонкокостный юноша, вблизи оказавшийся значительно старше, чем мне сперва померещилось. Это и был специалист, кому поручили меня изуродовать.

— Откиньтесь, пожалуйста, в кресле — попросил он, и у меня взлетели брови.

Насколько я помню из истории, фашисты крайне неделикатно относились к сексуальным меньшинствам. Не признавали за ними права не только на профсоюзы, собрания и свободное волеизъявление, но и вообще, по-моему, на жизнь. Неужели наследник папаши Мюллера забыл его наказы? Тонкий голосок, жеманные манеры и умело подведенные глаза не оставляли сомнений: товарищ был голубым.

Несмотря на то что широта взглядов Свинюгера меня несколько удивила, в целом открытие только порадовало. Я знавала не одного стилиста данной сексуальной направленности, и все они работали отменно. Были подлинными мастерами и женскую натуру понимали в совершенстве. Так что на милашку можно положиться. А кроме того, у меня появилась великолепная возможность затянуть творческий процесс.

— Как вас зовут? — ласково осведомилась я и погладила специалиста по руке.

Она оказалась по-женски мягкой, ухоженной и невероятно чувствительной. От незамысловатой ласки специалист вздрогнул и уронил чемоданчик с инструментом. Отмассированное личико перекосилось от отвращения, и я удовлетворенно прикрыла глаза.

— Меня зовут Венцель, — проблеяло существо. — Но больше так не делайте!

Я подождала, пока несчастный аккуратно разложил инструментарий, и невзначай потерлась щекой о его ладошку. Венцель взвизгнул и опрокинул плошку с гелем.

— Прекратите хватать его, — разъярился большой босс, — иначе я подпалю вашу кошку!

Я смирилась. Но стилист уже разволновался, у него все валилось из рук. Судя по взглядам, которые метал на бедолагу Свинюгер, парень выбивался из графика. Еще немного, и самолет взлетит без нас.

Когда манипуляции были закончены, я посмотрела на себя в зеркало и содрогнулась. На меня взирала та самая уродка, с которой, как я была уверена, у нас нет ничего общего. Оставалось признать одно из двух: или мы действительно похожи изначально, или Венцель знает свое дело. Чтобы еще больше не расстраиваться, я поставила на гея.

Потом пришлось переодеться в принесенные тряпки совершенно ужасной расцветки и покроя, и Свинюгер удовлетворенно изрек:

— Можно двигаться.

Как бы не так! По моему лицу, неподвижному и абсолютно спокойному, заструились потоки слез.

— Нельзя! — вопил гример. — Все испортит!

— Прекратить! — рявкнул Свинюгер. — Немедленно!

— Не могу, — ответствовала я, — аллергия. Вы заметили, что я практически не крашусь?

Несмотря на сопротивление, мне вкатили укол от аллергии (надеюсь, одноразовым шприцом), и все началось по новой. Участники нашего маленького шоу были на грани коллективного помешательства, и я поостереглась выкидывать что-нибудь еще. В конце концов, уже прошло достаточно времени. Дальше предстоит действовать надежным Леоновым союзникам, Мы с Басей — слабые женщины и не можем подменить спецназ. Главное, что моих родственников вот-вот освободят, а уж о нас с Бастиндой я как-нибудь позабочусь позже. Может, мне удастся привлечь внимание пограничников, не исключено, что сумею сунуть записку кому-нибудь из пассажиров. А что? Набросаю пару слов в сортире, и…

Не уверена, что Свинюгер прочел мои мысли. Скорее всего, развернувшееся действо было частью намеченного плана. Он щелкнул выключателем, и часть стены отъехала в сторону, открыв два ряда экранов наподобие телевизионных. Свинюгер нажал что-то, и на одном из экранов появилось изображение. Я увидела молодоженов, все так же пребывающих в «комнате для гостей».

Высказать протест по поводу бессовестного подглядывания я не успела: с родственниками вдруг начало твориться что-то непонятное.

Лицо Леона исказила гримаса. Мужчина рывком приподнялся, но в следующее мгновение его сильное, тренированное тело отказалось служить, и он тяжело завалился на бок. Того, что случилось с Милой, я уже не видела, потому что зажмурилась и пронзительно закричала.

— С ними не произошло ничего ужасного, — поспешил утешить меня негодяй, — правда, только потому, что они нужны мне как заложники. Пока ты будешь послушной, они будут живы. Только их на всякий случай перевезут в другое место. Сюда, скорее всего, через пару часов нагрянут «гости».

Едва живая от отчаяния, я снова уставилась на экран. Дверь распахнулась, и грубые мужики принялись выволакивать племянников из камеры. Разумеется, я не могла отсюда почувствовать запахи, но была уверена, что охранники отвратительно воняли. Как я ненавидела их!

«Вот мы и дождались подмоги, — подумалось мне, — и не будет у Милы с Леоном следующего раза. А ведь все из-за меня! Что я наделала, господи!»

Дальше все пошло наперекосяк. То есть с моей точки зрения. Свинюгер же, наоборот, перестал психовать, и его план разворачивался великолепно.

Нас с ним и двух охранников отвезли в «БМВ» на аэродром. Никаких контактов с пограничниками или таможней не случилось. Даже непонятно, зачем меня гримировали. Никто и не подумал сличать мое уродство с фотографией в чужом паспорте. Общение с пассажирами, как личное, так и в эпистолярном жанре, также оказалось весьма проблематичным. Летели мы персональным свинюгеровским авиатранспортом, и, кроме его обслуги и его же собственного экипажа, в самолете присутствовали только мы. Самой себе я могла писать записки до посинения.