Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин

Клянет скрипучую телегу, на которой исколесил весь уезд, и рад лишь тому, что он — лекарь, несет людям здоровье и облегчение. Надеется: у меня дела пойдут лучше, чем у него, когда возвращусь в Вышний. У меня, дескать, академия за плечами, да и здоровье отменное. Но не влечет меня в лесную глухомань. Моя амбулатория — каракумская пустыня. В ней мой стол, в ней моя служба и жизнь…

В двадцати верстах от Бала-Ишема, на солончаке Баба-Ходжа, ведется добыча каменной соли. Тут тоже распоряжается вездесущий Тер-Аванесов. Разрешение на разработку соли взял у Анненкова, но не слишком ли злоупотребляет своей властью генерал-строитель? Верблюдов нанять боится, как бы не взгрели, а землей туркмен распоряжается свободно. Арендатор, по всему видно, платит ему хорошо. Предприимчивый генерал, вероятно, решил взятками покрыть свои перерасходы по строительству. Тер-Аванесов поглядывает и на балханскую нефть, но туда отправился Караш. Решил осмотреть нефтяные колодцы и, по возможности, приобрести буровой инструмент. Не знаю, получится ли что-нибудь у него, но нефти в Балканах много. Туда тоже есть полный смысл проложить железную дорогу.

На Баба-Ходжа протянута дековильская узкоколейка, которой до последнего времени заведовал Лессар. Но сейчас лошадей нет, и все остановилось. Сам Лессар где-то под Казанджиком занимается сооружением насыпи под дорогу и поиском воды.

На перегоне к следующей строящейся станции, Айдин, подъезжал к берегу Узбоя. Здесь он совершенно сух и частично заметен песком, но русло хорошо просматривается за несколько верст. Во время паводков по нему течет грязная жижа и образуются целые болота. Через Узбой здесь сооружается железнодорожный мост".

"Перевал и Ахча-Куйма — местность совершенно бесплодная. По рассказам туркмен, в огромных барханах время от времени появляются грабители. Ахча-Куйма в переводе на русский — "береги деньги". Разбойников я не встретил, но саксаула в барханах очень много. Отсюда его можно вывозить на опорные пункты; топливо прекрасное. Следует завести дровяной склад".

"Казанджик. На подходе к селению повстречал инженера Лессара. Симпатичный молодой человек. Я принял его за англичанина. Он — в легком костюме из парусины и широкополой соломенной шляпе. С ним оказались еще трое моих знакомых: мичман, канонир и бахши. Моряк Батраков выписался из госпиталя, женился на сестрице милосердия Трепетовой, и оба остались в Кизыл-Арвате. Теперь он руководит работой по сооружению водонапорных башен и сардоб. Канонир Петин и Кертык-бахши — санитары в госпитале, но охотно помогают мичману, сопровождая его по участку. Бахши ездит с дутаром. Привязанность его к музыке удивительно стойкая. Может обойтись без еды, без воды, но без музыки не может. Мичман Батраков, посмеиваясь, рассказал забавную историю, случившуюся неделю назад с Кертыком. Строил он себе сарай, решил завести корову. Работал с самого утра, устал. Сел, чтобы взбодрить себя музыкой. Взял дутар, заиграл и запел. Не прошло и минуты, как его окружила несметная толпа. Все торгаши с базара сбежались послушать. Кертык натешился, отложил дутар и вновь взялся за кирпичи. Гостям ничего не оставалось, как помочь музыканту. К вечеру сарай был готов. Удивительная солидарность.

У Лессара я спросил: где он теперь возьмет лошадей? Инженер махнул рукой: "Черт с ней, с дековилькой. Лошади подохли — история спишет. В конце концов, вся Россия теперь бунтует. Взрыв опреснителя — один из тысячи таких взрывов!" Я заговорил насчет найма верблюдов. Он с радостью одобрил мою инициативу. "Верблюды — не лошади, — сказал он, смеясь. — Они неделями воды не просят. Если уговорим туркмен, чтобы дали внаем верблюдов, моя дековилька вновь оживет!"

"Отправились к Казанджику, потолковать с хозяевами насчет верблюдов. По пути осмотрел местность. Казанджик расположен у подножия горных цепей Малых Балханов и Кюрен-дага. Местность малярийная. Много случаев смерти от этой страшной болезни. Вода доставляется в аул по кяризу и по арыку из горного источника Иджири. Лессар сказал мне, что в Казанджике много деревьев. Советует открыть здесь больницу. Что ж, посмотрим…"

XXXVI

Утро овевало шелковистым ветерком. В белесом небе, словно бубенчики на ниточках, звенели жаворонки. Захлебываясь от восторга, жаворонки срывались с высоты и падали на землю, почти под ноги лошадям. И вновь они взмывали в высоту, трепеща крылышками и упиваясь пением.

Команда Студитского ехала вдоль Кюрен-дага, пуская коней вскачь и снова переводя на шаг. После полудня достигли Казанджика.

Селение пребывало в знойном покое. Всюду солнцепек, и нигде ни души. Сотни кибиток, разбросанных в предгорье, казались оставленными тысячелетие назад. Ни звука, ни дымка, и собаки даже не лают. Единственное напоминание о жизни — козы и овцы на холмах.

— Ну что, друзья, подождем до вечера, — сказал Студитский, остановив копя у источника Иджири. — Пока не спадет жара, никто из кибиток не выйдет.

Путешественники расседлали коней, спутали им ноги, пустили пастись, а сами разделись, чтобы искупаться. Что может быть приятнее, чем в жаркий день окунуться в горном ручье, смыть с себя дорожную пыль, а вместе с нею и усталость.

— Послушайте, Петр Михайлович, — сказал капитан, — а нельзя ли воду из этого ручья отвести к станции?

— Я думаю, было бы преступлением, если б мы похитили эту животворную влагу у дехкан, — очень серьезно отвечал Лес-сар. — Я уже беседовал об этом ручье со здешним распорядителем воды — мирабом. Он говорит, вся вода до последней капли разбирается аульчанами. Там, возле Казанджика, ручей разветвляется на множество арыков. Я думаю, надо осмотреть кяриз.

— Далеко ли железнодорожная ветка пройдет? — включился в беседу мичман.

— А вон, видите, на равнине горбы? — указал Лессар. — Это начало насыпи.

— А нельзя ли станцию поставить напротив кяриза? — спросил Студитский.

— Все можно, но нужно ли? В том месте как раз овраг, по нему селевые воды сбрасываются в пески.

— По-моему, надо раз и навсегда отказаться от ручья и кяриза, — сказал мичман. — Самое верное — водонапорная башня. А если станет дело за бурами и насосами и невозможно будет добыть их, то разумнее всего обратиться к древней сардобе. Выроем огромную яму, засыплем ее чистым песком, подведем к ней стоки для дождевой воды, и, уверяю вас, за зиму в ней столько будет чистейшей, фильтрованной влаги, что хватит бог знает на сколько!

— Этот вариант, конечно, вполне приемлем, — согласился Лессар, — но не здесь. Сардоба нужна там, где нет вовсе ручьев.

Пока доктор, мичман и инженер решали проблему стока воды к станции, Петин и Кертык кипятили чай. Вскоре вода забулькала в котелке. Сели над ручьем, пообедали, попили чаю и стали собираться. Вроде бы и отдыхали недолго, а солнце уже к Кюрен-дагу склонилось, горные скалы отбросили тень. Оседлали коней — поехали. Петин тотчас взял на себя