Катары - Роже Каратини

«Послушай меня, Фуко, — ответил Монфор, — слушай, что я тебе скажу: клянусь Пресвятой Девой Марией, что не пройдет и недели, как я возьму Тулузу или отдам жизнь у подножия ее стен».

«Вы будете жить, если Господу это угодно, сир», — сказал Юг де Ласи, рыцарь, сражавшийся с ним бок о бок под Каркассоном.

В лагере французов еще долго шли разговоры. Каждый рассказывал свою историю, делился воспоминаниями: один вспоминал Сен-Жан-д'Акр и Саладина, другой — свои былые победы, третий задавался вопросом, что ждет их назавтра; но все сошлись на том, что бой, который им предстоит дать, будет решающим.

В тулузском же лагере Робер де Сальвентин, «славный рыцарь», как сказано о нем в «Песни о крестовом походе», подвел итог минувшего дня: «Клянусь Пресвятой Девой Марией, — проговорил он своим красивым низким голосом, — фигуры на доске расставлены, и нам предстоит разыграть шахматную партию; вскоре мы узнаем, кто завтра будет править в тулузских землях. Если угодно будет Господу нашему Иисусу Христу, еще до наступления завтрашнего вечера мы подожжем эту дьявольскую машину. Вперед, друзья, это наша последняя битва, будем стремиться к одной-единственной цели: разнести эту машину в щепки. И когда завтра кто-нибудь произнесет «Тулуза», слышаться будет «Честь».

Вот так в обоих лагерях ночь прошла за разговорами; воинственный пыл и у тех, и у других лишь нарастал. Едва рассвело, тулузцы поднялись первыми и взялись за дело. Лучники и арбалетчики поспешили ко рвам и палисадам. Сир Эсту де Лиас отправился проследить за ходом работ на уже почти готовой земляной насыпи: теперь надо было закончить проходы, крутые спуски, зигзагообразные пути и лестницы из галечника, чтобы защитники Тулузы могли передвигаться без затруднений. Что же касается тех, кто остался в городе, они только об одном и думали: как только покажется подступная машина, надо обрушиться на нее и уничтожить. Бернар де Казенак призывал тулузцев убивать французов:

Вскоре начался последний бой. Тулузцы высыпали из-за городских стен с криками: «Смелее, Тулуза! Вперед! Убивай беспощадно!», и вскоре палицы, копья и мечи тулузцев зазвенели о шлемы французов, и рыцари кричали друг другу: «Бей этих недоносков! Крепче держите оружие, рубите поджилки! Смерть адской власти! Выпустим счастье на свободу!» (ПКП, 205). Все ринулись в битву, французские бароны выскочили из укрытия, верхом врезались в гущу сражения. Руки и головы летели в пыль, обагренную кровью умирающих.

Монфор, всю ночь не спавший, вернулся в Нарбоннский замок, чтобы слушать мессу. За ним явился щитоносец.

«Мессир, — сказал он — ваша набожность вас погубит, положение бедственное: тулузцы убивают ваших баронов. Если эта резня не прекратится, для вас все кончено, и сегодня же вечером вы потеряете Тулузу».

Монфор побледнел, глубоко вздохнул, осенил себя крестным знамением, затем молитвенно сложил руки и прошептал: «Иисусе, даруй мне сегодня гибель в бою или победу». Он велел одному из своих людей призвать наемные войска, которые держал наготове в Нарбоннском замке; вместе с ними прибыли несколько сотен французских баронов. Монфор встал во главе войска, протрубили рога и трубы, тулузцы начали отступать и, как сказал поэт, «смешенье шлемов и клинков, каменьев, стрел, зерцал казалось бешеной рекой, потоком, полным сил».

Но вот один из лучников, стоявший на бруствере, заметил Ги де Монфора, брата благородного графа, и пустил в него стрелу, которая попала в коня. Раненый конь развернулся и рысью пустился прочь. Тогда другой стрелок, в свой черед прицелившись из арбалета, поразил сира Ги в левый бок: стрела пробила его латы и вонзилась в плоть, брызнула кровь, заливая одежду. Он с трудом добрался до брата Симона, упал на землю и с трудом выговорил, превозмогая боль: «Увы, возлюбленный брат мой, сегодня Иисус не на моей стороне, он покровительствует тулузцам; мне же без промедления следует вступить в госпитальеры[134]».

Пока Ги де Монфор все это говорил, женщины, окружившие на дозорном пути камнемет, выстрелили в Симона де Монфора. Их каменное ядро попало прямо в стальной шлем «благородного графа» и рассекло ему лоб: из раскроенного черепа брызнул мозг, глаза выпали из орбит, челюсть разлетелась на части, и граф, убитый наповал, рухнул наземь. Два молодых рыцаря, Аймерик и Жослен, подбежали к нему и накрыли плащом безжизненное тело своего сеньора. Теперь бароны и рыцари глядели со страхом и отчаянием, послышались стенания.

Тело благородного воина Симона де Монфора положили на носилки, и шествие направилось к церкви Сен-Сернен. Для тулузцев смерть Монфора была избавлением, и на улицах пели: «Ура! Монфора больше нет! Этот убийца, этот разбойник, причинивший нам столько зла, умер без покаяния!» Что же до рыцарей-крестоносцев, то они, лишившись вождя, который вел их от победы к победе, покинули предместье Сен-Сиприен и обратились в бегство. Вскоре осада Тулузы была окончательно снята.

Смерть Симона де Монфора поставила папу Гонория III, избранного в 1216 году, в безвыходное положение. Разумеется, его святейшество мог поручить командование крестовым походом старшему сыну графа, Амори де Монфору, — что он и сделал, — но тот оказался недостаточно опытным и не справился с задачей. Осада продлилась еще несколько недель, затем, сделав последнюю попытку штурмовать город, сеньоры из окружения молодого графа недвусмысленно дали ему понять, что не намерены продолжать осаду Тулузы. Родной брат Амори, Ги де Монфор, младший сын покойного графа, обратился к старшему ровным и усталым голосом.