Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота - Леонид Млечин

— Дурак, бездельник, лентяй, грязная муха, мокрая курица, дерьмо…

Поэт Андрей Вознесенский писал о Хрущеве: «Пройдя школу лицедейства, владения собой, когда, затаив ненависть к тирану, он вынужден был плясать перед ним «гопачок» при гостях, он, видимо, как бы мстя за свои былые унижения, сам, придя на престол, завел манеру публично унижать людей, растаптывать их достоинство».

Советская история — это история непрерывной борьбы за власть. У Хрущева были сильные соперники. Он неустанно сражался с ними и одерживал одну победу за другой. Проявил выдающийся талант в борьбе за власть. Хрущев неоцененный в этом смысле человек. Он был гениальным мастером политической интриги. Ведь каких людей он как бы играючи убрал — Берию, у которого в руках была госбезопасность, Жукова, у которого была армия и народная слава! В пятьдесят седьмом году Никита Сергеевич чуть не в одиночку пошел против президиума ЦК и одолел всех. За каждой такой операцией стояла большая закулисная работа. Для этого надо было иметь острый ум и смелость.

Партийная номенклатура помогла Хрущеву получить власть и удержать ее. Но одновременно первые секретари осознали и собственную значимость. Они скептически смотрели на Хрущева. Что хотели — исполняли, что им не нравилось — не делали.

На XXII съезде под давлением Хрущева приняли программу построения коммунизма. Но всем было ясно, что построить коммунизм нельзя. Партийные секретари не хотели отвечать за невыполненные обещания. Им нужно было, чтобы Хрущев ответил за все. Так что это было серьезное противостояние. Или он их. Или они его.

Высшие чиновники боялись Хрущева. Когда приехавший на пленум ЦК в Москву руководитель Белоруссии Кирилл Трофимович Мазуров оказался в больнице (его с нервным истощением уложили в клинику для начальства на улице Грановского), выступить поручили второму секретарю республиканского ЦК Федору Анисимовичу Сурганову. Помощник Мазурова побежал искать Сурганова. Тот обедал в ресторане гостиницы «Москва».

«Дождавшись, пока Сурганов дожует котлету, — вспоминал помощник первого секретаря ЦК компартии Белоруссии Борис Владимирович Павленок, — я подошел и негромко сказал:

— Федор Анисимович, Мазурова забрали в больницу. Он передал, что вам завтра выступать на пленуме.

Сурганов дернулся, будто его ударило током, резко отодвинул тарелку и сказал голосом капризного ребенка:

— Не буду!

Вечером все члены бюро, прибывшие на пленум, собрались в номере у Сурганова. Притыцкий кипятился, Киселев острил, Шауро вставлял отдельные замечания. Сурганов в тренировочном костюме расхаживал по номеру. Он взялся править текст сам, но, увидев, что у него трясутся руки, я предложил:

— Федор Анисимович, вы диктуйте, а я буду править…

Но когда поменялись местами, толку от него все равно не было. Испуг перед выходом на трибуну парализовал — Никита мог сбить с мысли вопросами, затюкать репликами, а то и просто сказать: какой вы секретарь ЦК».

Хрущев и в пожилые годы умел внушать страх. Добреньким он никогда не был. Иначе бы не выжил. Но он был человек не злопамятный, снимал с должности и этим ограничивался. Сталин расстреливал, чтобы не оставались где-то рядом с ним недовольные и обиженные.

А Хрущев никого не добивал, переводил на менее значимые должности, и это создавало ощущение его слабости.

«Мы осудили культ Сталина, — говорил Никита Сергеевич, уже отправленный на пенсию, — а есть ли в КПСС люди, которые подают голос за него? К сожалению, есть. Живут еще на свете рабы, живут и его прислужники, и трусы, и иные. «Ну и что же, — говорят они, — что столько-то миллионов он расстрелял и посадил в лагеря, зато твердо руководил страной». Да, есть люди, которые считают, что управлять — это значит хлестать и хлестать, а может быть, даже захлестывать».

Увидев, что Хрущев «хлестать» их не собирается, все им обиженные утратили страх и объединились. Никита Сергеевич позволил своему окружению сплотиться против него.

Хрущев жаждал обновления кадров. 14 декабря 1959 года на расширенном заседании президиума ЦК, говоря о проекте программы КПСС, завел речь о том, что его волновало:

— В программе надо было бы подумать и насчет демократизации нашего общественного строя. Без этого нельзя. Взять к примеру наше руководство — президиум. Мы не ограничены ни властью, ни временем. Правильно ли это? Может собраться артель, люди могут спаяться и спиться. При Сталине это было, сидел же разбойник Багиров. Сталин о нем говорил, что мусульмане не держали бы его и недели, убили бы, если бы мы его не поддерживали.

Никита Сергеевич имел в виду кандидата в члены президиума ЦК КПСС Мирджафара Аббасовича Багирова, который двадцать лет, с 1933 по 1953 год, был хозяином Азербайджана. Его сняли с должности, судили и расстреляли после смерти Сталина и Берии…

Хрущев перевел свою идею в практическую плоскость:

— Я беру президиум ЦК: нас выбирают, но на следующем съезде одна треть выбывает обязательно.

Хрущев чувствовал, что монополия на власть губит страну. Молодежь растет, но должности для нее не освобождаются. Приходится ждать, когда кто-нибудь из старшего поколения умрет.

— Буржуазные конституции, — высказал Хрущев крамольную мысль, — пожалуй, более демократично построены, чем наша: больше двух созывов президент не может быть. Если буржуа и капиталисты не боятся, что эти их устои будут подорваны, когда после двух сроков выбранный президент меняется, так почему мы должны бояться? Что же мы, не уверены в своей системе или меньше уверены, чем эти буржуа и капиталисты, помещики? Нас выбрали и мы самые гениальные? А за нами люди совершенно незаслуженные? Поэтому я считал бы, что нужно так сделать, чтобы таким образом все время было обновление.

Кому из тех, кто сидел в зале заседаний президиума и слушал первого секретаря, могли понравиться эти слова? Хрущев-то пенсионного возраста, ему все равно вскоре уходить, а каково более молодым? Неужели им придется расставаться с должностями просто потому, что больше двух сроков нельзя занимать высокое кресло?

— Если каждый будет знать, что он выбран только на один срок, максимум два, — продолжал фантазировать Хрущев, — тогда у нас не будет бюрократического аппарата, у нас не будет кастовости. А это значит, что смелее люди будут выдвигаться, а это значит, демократизация будет в партии, в народе, в стране.

Именно эта идея принесла Хрущеву больше всего врагов внутри аппарата. В нашей стране не удаются попытки ограничить всевластие верхушки временными сроками. Приехав в Киев в январе шестьдесят первого, Хрущев поделился своей идеей с украинской номенклатурой:

— Товарищи, вредно задерживаться. Я вправе это говорить, потому что мне в апреле месяце этого года будет шестьдесят семь лет. (Аплодисменты.) Может быть, нам даже установить какое-то расписание, что такой-то пост могут занимать люди не старше такого-то возраста. Это может быть не закон, могут быть исключения, но должны быть какие-то правила… Я сам себя ловлю. Бывало, машина станет, выскакиваешь, как пуля, а теперь одну, вторую ногу выдвинешь, и я замечаю, что я приобрел приемы старика, которые свойственны каждому старику. (Шум в зале.) Нет, товарищи, вы меня не подбадривайте. Я у вас не прошусь на пенсию, но я уже пенсионер по возрасту… Другой раз выдвигают, говорят — молодой. Сколько же ему лет? Сорок пять. Когда мне было тридцать пять лет, я уже был дед.