Грешная женщина - Дениза Иган

– Ты не сможешь заставить меня остаться! – Морган орала так, что могла разбудить и мертвого, а не только спящего младенца. – Отойди в сторону, Уорд, предупреждаю! – Она вытащила ножик из складок платья.

– Пожалуйста, прислушайся к голосу разума, любовь моя, У тебя еще нет сил для путешествия, – произнес он спокойным, ровным голосом. На какой-то миг его слова тронули ее душу, взывая к остаткам разума и здравого рассудка. Тут плач Ли перерос в вопль. Уставшее тело напряглось, нервы натянулись, чувства взвинтились до предела. Морган хотелось кинуться вверх по лестнице и схватить сладкого маленького мальчика на руки… Если бы не Уорд, ей не пришлось бы бросать сына.

– Я ненавижу тебя, – прошипела Морган. Уорд вздрогнул.

– Сейчас речь не о твоих чувствах ко мне. Мы говорим о потребностях твоего ребенка и о твоем здоровье. Об этом можно позаботиться, только если ты останешься со мной.

– Для меня будет лучше, если я окажусь где-нибудь в другом месте. Отойди от двери.

Глаза его напряглись, значит, удар попал в цель, но лицо осталось бесстрастным.

– Твой сын плачет. Иди к нему.

– Не могу! – вскричала Морган. Досада кипела в крови, а жалобные крики Ли эхом отдавались в холле. – Иди к нему сам! Черт возьми, Уорд, ты что, не слышишь, как он плачет?

Он вскинул брови.

– Конечно, слышу. И плачет все сильнее из-за твоих воплей.

В последней отчаянной попытке Морган обошла его и рванулась к двери. Рука Уорда, как змея, метнулась вперед и схватила ее за запястье. Морган занесла правую руку и вонзила нож ему в предплечье. Лезвие прорвало кожу. Глаза Уорда расширились, и он вскрикнул, отдернув руку:

– Клянусь Богом, Морган, ты меня ранила!

Она снова занесла руку и вонзила нож в бедро Уорда – лезвие легко рассекло плоть, погрузившись в нее по самую рукоятку.

– Проклятие! – проскрипел Уорд и, пошатнувшись, отступил назад. – Ты, маленькая ведьма, что, черт побери, ты делаешь?

Она не ответила, не стала выдергивать нож из его нот, не стала наносить новых ран. Уорд больше не преграждал ей путь. Она выскочила в дверь и помчалась вниз через три ступеньки. Ли плакал все громче, а Уорд кричал ей вслед.

Потирая уставшие покрасневшие глаза, Уорд снова всматривался в карту Чикаго. Как и две недели назад, когда он вернулся в Бостон, карта не давала ему никаких ответов. Морган могла остановиться где угодно в этом городе, могла уже и уехать из него. «Проклятие! – подумал он, потирая ноющие мышцы шеи. – Проклятие, Морган, где ты?»

Уорд откинулся на спинку стула и стиснул зубы. Две недели назад Морган бесследно исчезла.

– Проклятие! – выругался он, ударяя кулаком по столу. Он убьет любого, кто посмеет ее обидеть, любого, кто тронет хотя бы волосок у нее на голове.

Уорд резко вскочил. Его тело пылало от ярости. Это не любовь. Любовь нежна, любовь изысканна и благородна.

На этот раз у Морган есть деньги и драгоценности. Проявив чуть-чуть бережливости, она сможет несколько месяцев прожить довольно комфортно.

Если ее не ограбят. В то время как он наслаждается роскошью, его жена, может быть, валяется в сточной канаве, израненная, умирающая с голоду, избитая… он убьет любого…

Дыхание участилось. Уорд снова прошелся по библиотеке и на этот раз остановился у окна, глядя на маленький садик у дома. Розы еще цвели, но листья на двух, кленах уже побагровели – скоро осень, а за ней зима, а Морган убежала без теплой одежды. Зимы в Чикаго суровы, снег метет по озеру, ветер завывает на улицах. Уорд резко втянул в себя воздух – он представил себе Морган, замерзшую, одинокую, и ярость сменилась ледяным ужасом.

И тоской. Господи, прикоснуться к ней, снова пропустить ее волосы между пальцев, прижать ее к себе, уберечь от холода, уберечь от жестокого мира! Уорд не мог есть, не мог спать. Он скучал по ней, Боже, как он по ней скучал!

За спиной тихо открылась дверь, вырвав Уорда из его печали. Он обернулся, и Герман объявил:

– Мистер Хатауэй хочет увидеться с вами, сэр.

Ро, черт бы его побрал! Пришел позлорадствовать? Или посочувствовать? Уорд не хотел ничего, он хотел лишь вновь погрузиться в свою тоску. Но грубость говорит лишь о слабости джентльмена. Снова посмотрев на сад, Уорд, постаравшись скрыть свою боль, ответил:

– Спасибо, Герман. Проводи его сюда, пожалуйста.

– Разумеется, сэр.

Через минуту дверь открылась. В комнату вошел Ро, одетый, как всегда, с небрежной элегантностью.

– Уорд, – улыбнулся он. Они встретились в центре комнаты и обменялись крепким рукопожатием.

– Рад видеть тебя, Ро.

– Я пробуду здесь несколько дней. Фрэн, Майкл и я остановились в «Тремонте».

– Вы меня очень обяжете, если переберетесь ко мне.

– Как вежливо, сэр капитан, – с фальшивой улыбкой ответил Ро. – Но Фрэн ни за что на свете не захочет навязываться. Однако должен признаться, что именно из-за тебя мы и приехали. Как поживаешь? Смотрю, ты уже не хромаешь? Надо полагать, ногу тебе вылечили?

Уорд стиснул зубы, очень уж его ранили эти простые слова. Сумев овладеть собой, он произнес:

– Я чувствую себя хорошо.

– Хорошо? – спросил Ро, вскидывая брови. – Но ты чертовски плохо выглядишь, старина. Насколько я понимаю, ты вернулся в Бостон две недели назад и с тех пор практически не выходишь из дома. И не пытайся отрицать, я заходил в «Сомерсет». Никто тебя не видел почти месяц. Это уже вызывало беспокойство.

– Бывало, я и дольше отсутствовал, – заметил Уорд.

– Но никогда раньше не возвращался с младенцем на руках.

– Нет, – со вздохом согласился Уорд. – И уже полно слухов.

Ро молча смотрел на него, словно пытаясь решить, что можно рассказать. Уорд покачал головой:

– Выкладывай все, Ро.

– Ладно, – ответил тот, пересек комнату и налил себе бренди. – Начинать с самого лучшего?

Уорд вздохнул и сел в кресло.

– Лучше на доброй ноте закончить.

– На доброй ноте? Думаю, можно попытаться. Очевидно, ты ни разу при слугах не называл своего ребенка Монтгомери. Нужно отдать должное твоим слугам – они о тебе не злословят, Уорд, – пожал плечами Ро, скорчил гримасу, увидев равнодушие Уорда, и сел в кресло. – Дальше. Рестон заявил, что Лиланд – отпрыск изнасилованной тобой семнадцатилетней служанки.

Уорд резко втянул в себя воздух. Проклятие! Все долгие годы тяжких трудов забыты за несколько недель. Потерянные годы, потерянные деньги.

В глазах Ро появилось сочувствие, в лице – непривычный гнев, а голос сделался резким.