Грехи матери - Даниэла Стил

– Во-первых, она не может больше рожать, а теперь у нее никогда не будет внуков. Она в полном отчаянии.

– Внуки у нее быть могут. Сейчас многие геи заводят детей, собственных или усыновленных. Но это к делу не относится. Дело сейчас в Алексе, а не в Саре. Вам требуется консультация психотерапевта, чтобы примириться с этим для блага Алекса.

– Когда ты стала такой продвинутой?

– Когда он мне сообщил. А теперь я вам говорю, что не позволю ему возвращаться к вам, пока вы оба не возьмете себя в руки и не станете к нему относиться нормально. – Джон был шокирован ее заявлением. – И можете подать на меня в суд, если вам это не нравится. Я не пущу внука домой при таком отношении к нему родителей. Вы нанесете ему серьезную травму.

– Он ее уже получил.

– Значит, ему тем более нужна ваша помощь.

– А как он будет посещать школу, живя в Бедфорде?

– Сообщи учителям, что он заболел. Он хочет бросить учебу.

– Этого нельзя делать!

Джон был возмущен.

– Я ему то же самое сказала. Но домой я его не отправлю, пока вы не возьметесь за ум. Так что Алекс пока остается здесь.

– Поговорим завтра, – сказал Джон и повесил трубку. По крайней мере они знали, что сын в безопасности.

Встав на следующее утро, Алекс всё еще выглядел подавленным. Оливия приготовила ему завтрак и сообщила в офис, что будет работать дома. Лиз поехала повидаться с Джоном и Сарой. Потом позвонила матери и рассказала, что те постоянно плакали. Они в тот день не пошли на работу. Лиз тоже посоветовала им обратиться к психотерапевту, и Сара при ней позвонила кому-то из университета. На следующий день обоим назначили консультацию.

Вечером Оливия повезла внука в кино, а потом на ужин в один из ресторанов в Бедфорде. Это ему пошло на пользу. Придя домой, он выглядел уже лучше. Но от его родителей по-прежнему не было никаких вестей. Они позвонили сыну только на следующий день. Джон с Сарой посетили психотерапевта, который назначил сеансы по корректировке взаимоотношений на следующий месяц, в присутствии Алекса или без него, как он захочет. Специалист ясно сказал, что взаимопонимание с сыном целиком зависит от них самих. Джон вел себя так, будто похоронил кого-то из близких. На самом же деле он расстался со своими иллюзиями. Его единственный сын был жив и здоров и по-прежнему нуждался в отце и матери.

Оливия осталась с Алексом и на следующий день, а потом пригласила его к себе в офис. У нее были назначены совещания, и требовалось ее присутствие. Она знала, что Джон взял неделю отпуска, так что Алекс не мог с ним встретиться. Услышав об этом, внук согласился поехать с ней.

Филипп удивился, увидев племянника в офисе:

– Как папа? Его не было всю неделю.

Филиппу сказали, что Джон болеет.

– Не знаю. Я его не видел, – резко ответил Алекс. – Я живу у бабушки.

Для Филиппа это стало очередным сюрпризом. Те дни вообще были полны неожиданностей. Он сообщил Алексу, что расстался с Амандой. Алекс, в свою очередь, рассказал, что он гей, а отец не может с этим смириться, поэтому он живет у бабушки, которая к этому относится нормально. Филипп явно был этим шокирован и тут же позвонил брату, чтобы обсудить ситуацию. В принципе Филипп был согласен с матерью и Лиз. Он считал, что Джон должен примириться с этим. Потом он пригласил Алекса на обед. И к концу дня настроение у юноши улучшилось, по пути в Бедфорд он стал более разговорчив. На следующий день он опять сопровождал бабушку. Джон позвонил матери в офис и сообщил о намерении приехать в Бедфорд в субботу. Оливия сказала, что если он агрессивно настроен к сыну, то лучше ему остаться дома. То же самое говорил и психотерапевт.

Когда Сара с Джоном приехали, вид у них был опечаленный, но с сыном они вели себя корректно. Начались слезы, взаимные упреки, вопросы, но в конце концов Джон обнял Алекса и сказал, что любит его. И это было главным. А в воскресенье Оливия отвезла Алекса обратно в Принстон. Внук сказал, что попробует вернуться домой и посмотрит, изменилась ли ситуация к лучшему. Оливия заметила, каких усилий стоило Джону вести себя подобающе. Смириться с ситуацией за сутки оказалось непосильной задачей, но Алекс видел, что дядя, тетя и бабушка приняли его таким, каков он есть, а значит, и родители со временем примирятся. Алекс был готов жить с этим. В понедельник он пошел в школу и ежедневно звонил бабушке. Он сказал Оливии, что, проведя два дня в офисе «Фабрики», еще больше захотел работать у нее в будущем.

– Тогда лучше тебе не бросать школу и поступить в колледж, – заметила она, а он рассмеялся. Оливия не шутила, она имела в виду, что бизнес стал более сложной сферой деятельности, чем прежде.

– Да, я знаю, – согласился Алекс и доложил, что родители ведут себя спокойнее. Они стараются. Оливия могла просить их только об этом, и они справились. Это испытание укрепило ее связь с внуком. Она была его защитницей и союзницей.

– Спасибо, бабушка, – сказал он, прежде чем попрощаться. – За всё. Я тебя люблю.

– И я тебя люблю.

Джона она тоже любила, несмотря на то, что тому потребовалось немало времени, чтобы понять своего сына и принять его. Это был урок для них всех, но прежде всего для Джона: не всегда и не всё соответствует нашим ожиданиям. В конечном итоге, главное, что Джон любит своего сына и Алекс это знает.

Адвокат советовал Филиппу официально пока не съезжаться с Тейлор, хотя они могли ночевать вместе. В этом случае развод квалифицировался бы как расторжение брака по взаимному согласию сторон, и Аманда не могла бы предъявить иск о супружеской измене, так что не стоило раздражать ее без надобности. Раньше или позже она бы узнала про Тейлор, и легко догадаться, что ее злость и ревность вылились бы для Филиппа в немалые суммы. Тот факт, что он так быстро решил развестись и что Тейлор была на шестнадцать лет моложе Аманды, мог иметь весьма серьезные последствия. Так что Тейлор сохранила за собой комнату в Гринвич-Виллидж, но почти каждую ночь проводила с Филиппом.

Он нашел меблированную квартиру на Парк-авеню, солнечную и уютную, и к середине октября перевез туда из дома большинство своих вещей. Как он и ожидал, Аманда хотела, чтобы при разводе ей достались дома и в Нью-Йорке, и в Хэмптонсе. Ее адвокат сообщил, что яхту Филипп может оставить себе. В брачном контракте было записано, что она не имеет права ни на один из домов, поскольку оба приобретал Филипп, так что адвокаты обеих сторон вели ожесточенные бои. Он не присутствовал на мероприятии по случаю ее вступления в должность, но послал цветы и поздравления. Сам он с Амандой в споры не вступал и просто дожидался скорейшего завершения процесса. Несмотря на то что в брачном контракте предусматривались более скромные условия, она хотела по миллиону долларов за каждый из девятнадцати прожитых в браке лет. Филипп не был этим удивлен, Оливия же пришла в ярость. В разговоре с матерью она заметила, что алчность Аманды не знает границ.