Николай II: жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

Член президиума Комиссии Александр Романов (очередной однофамилец): «Единственно в чем можно было упрекнуть государя — это в неумении разбираться в людях… Всегда легче ввести в заблуждение человека чистого, чем человека дурного, способного на обман. Государь был бесспорно человеком чистым».

Но Комиссия так и не обнародовала этих размышлений о «чистом человеке». Конечно же (как всегда), это было сделано в интересах Семьи, чтобы не раздувать и без того накаленные страсти, не сталкивать правительство с Советом… Просто через месяц им дозволили быть вместе, а Керенский заявил: «Слава Богу, государь невиновен».

Но никто не постарался, чтобы общество это услышало. Повторюсь: слишком непопулярны они были!

Так что из ворот Александровского дворца выехали в моторах и направлялись на станцию — «кровавый царь и его жена — немка, повинные в измене и пролитой крови русского народа». Вот почему Керенский обставляет такой тайной их отъезд — боится ярости толпы, боится, что «массы» и Совет не позволят увезти Семью из Петрограда…

Александр Блок уже тогда писал в записной книжке: «Трагедия еще не началась, она или вовсе не начнется или будет ужасной, когда они (Семья) встанут лицом к лицу с разъяренным народом (не скажу — с „большевиками“, потому что это неверное название. Это группа, действующая на поверхности, за ней скрывается многое, что еще не появилось)».

Они приехали. Моторы остановились прямо в поле рядом со станцией Александровская. На путях стояли два состава. В составах три с лишним сотни солдат — сторожить и охранять царя и Семью. Это все Георгиевские кавалеры, молодец к молодцу — стрелки из Первого, Второго, Четвертого гвардейских полков. Все в новых кителях, новых шинелях. За будущую службу им обещано жалованье, да еще командировочные, наградные. Во главе всего отряда — Кексгольмского лейб-гвардии полка полковник Евгений Кобылинский. Боевой офицер — на фронте с начала войны, много раз ранен и возвращался на фронт, и опять ранения приводили его в госпиталь. В Царском Селе он лежал в госпитале в сентябре 1916 года. И тогда «августейшая сестра милосердия» впервые познакомилась с раненым полковником. «Мы посещали его в госпитале, снимались вместе… И потом он — настоящий военный» — так царица напишет Вырубовой. Теперь бывший раненый офицер — хозяин их судьбы.

В рассветном солнце вереница людей заходит в вагоны. В одном составе — охрана. В другом — Семья, 45 человек «людей» и свиты. Больше «людей» и куда меньше свиты согласились разделить изгнание. Еще в начале марта на вокзале в Царском исчезли ближайшие друзья — начальник императорской канцелярии К.Нарышкин, командир императорского конвоя фон Граббе, флигель-адъютант Н.Саблин, принц Лейхтенбергский, полковник Мордвинов… Бежала наутек преданная свита.

И вот с ними едут: гофмаршал князь Долгоруков, генерал-адъютант Татищев и несколько фрейлин царицы. Все, что осталось от их блестящего двора. И еще врач Боткин и воспитатель цесаревича швейцарец П.Жильяр… Остальные — «люди», прислуга…

Керенский нервничает, сам руководит погрузкой — бесконечные сундуки, чемоданы, ящики, грузят мебель… В вагон входит комиссар Временного правительства Макаров — он будет сопровождать Семью в изгнание (у него уже есть опыт: в начале марта он привез из Ставки в Царское арестованного самодержца).

Оба состава должны идти под флагом Красного Креста. С занавешенными окнами они будут проходить мимо больших станций, и на каждой станции комиссар Макаров обязан посылать телеграмму премьер-министру Керенскому. Даже стрелки охраны не знают пока направление маршрута…

По путям к своему вагону идут Николай и Александра. Завершается исход из Царского Села.

Полковник Артаболевский (он был в числе охраны) подробно записал — как они шли к поезду через подъездные пути, по шпалам, как он, поддерживая ее (у нее слабые ноги), осторожно вел к вагону, как она с трудом поднялась на высокую ступеньку и как легко и бодро (гвардеец!) вскочил он на ступеньку вагона.

Это был спальный вагон той самой железной дороги, которую много лет назад, еще будучи наследником престола, он заложил во Владивостоке. Сейчас по этой дороге он отправлялся в изгнание.

В рассветном солнце грузили бесконечные чемоданы.

Генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев, гофмаршал Василий Александрович Долгоруков, воспитатель Пьер Жильяр, лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, фрейлины царицы Анастасия Гендрикова и баронесса Буксгевден, лектриса Екатерина Шнейдер, две подруги — комнатные девушки Аня Демидова и Елизавета Эрсберг, детский лакей Иван Седнев, дядька наследника матрос Нагорный, повар Харитонов и наш старый знакомец Александр Волков входят в вагон. Служители, лакеи, писцы, парикмахер, гардеробщик, заведующий погребом — вереница челяди заняла свои места в поезде.

Среди стрелков охраны был фельдфебель Петр Матвеев. Сохранились его «Записки» — воспоминания о Николае Романове.

Из «Записок» Петра Матвеева:

«Мы увидели, что с царской ветки подходит состав международных вагонов с надписью красными буквами: „Миссия красного креста“… мы все так и не знали, куда едем… Лишь повернув от Петрограда по названиям станций мы поняли, что едем по прямой Северной дороге и везем в сибирские леса и степи бывшего царя».

Сверкая окнами в восходящем солнце, двинулся состав в революцию. В горькую нашу революцию.

Последнее письмо из дворца Аликс отправила Ане. Письмо она писала ночью, поджидая моторы. Аликс умела дружить:

«1 августа. Нам не говорят куда мы едем и на какой срок. Узнаем только в поезде. Но мы думаем, это туда, куда ты недавно ездила — Святой зовет нас туда — наш Друг… Дорогая, какое страдание наш отъезд. Все уложено, пустые комнаты — так больно: наш очаг в продолжении двадцати трех лет, но ты, ангел, страдала гораздо больше…»

Всей Семьей они стояли в окнах вагона и смотрели на Царское в поднимавшемся солнце.

В 6.10 утра исчезает Царское — и вместе с ним вся их прошлая жизнь.

(Сибирский дневник арестанта) В этих двух составах, неотступно связанных друг с другом, — в одном Семья, свита, «люди», охрана и в другом — стрелки (охрана) — они устремились в Сибирь.

Из дневника Николая:

«1 августа. Поместились всей семьей в хорошем спальном вагоне… Было очень душно и пыльно — в вагоне 26 градусов. Гуляли днем с нашими стрелками

— собирали цветы и ягоды.

2 августа… На всех станциях должны были по просьбе коменданта завешивать окна: глупо и скучно.

4 августа. Перевалили Урал, почувствовали значительную прохладу. Екатеринбург проехали рано утром. Все эти дни часто нагонял нас второй эшелон, со стрелками — встречались как со старыми знакомыми».

Дети и Аликс спали, но он не спал. За занавешенными окнами был вокзал в Екатеринбурге.

4 августа (продолжение):

«Тащились невероятно медленно, чтобы прибыть в Тюмень поздно — в 11.30. Там поезд подошел почти к пристани, так что пришлось только опуститься на пароход. Наш называется „Русь“. Началась перегрузка вещей, продолжавшаяся всю ночь… Бедный Алексей опять лег Бог знает когда!»