Год 1943 - "переломный" - Владимир Бешанов

Жирным шрифтом выделено то, что цензура из «невольных мыслей» сочла необходимым вымарать. Так в СССР было принято: партийные «штафирки» указывали боевым маршалам, как надо правильно, с марксистско-ленинских позиций, освещать историю Великой Отечественной войны.

И уж совершенно вразрез с «последними указаниями ВЦСПС» выглядели размышления Рокоссовского по поводу «некоторых вопросов» руководства боевыми действиями»: «Обращалось внимание и на несколько непонятное положение в управлении войсками, когда начальник Генерального штаба вместо того, чтобы находиться в центре, где сосредоточено все управление вооруженными силами, убывает на длительное время на один из участков фронта, тем самым выключаясь из управления. Первый заместитель Верховного Главнокомандующего тоже выбывал на какой-то участок, и часто получалось так, что в самые напряженные моменты на фронте в Москве оставался один Верховный Главнокомандующий. В данном случае получалось «распределенческое» управление фронтами, а не централизованное. Я считал, что управление фронтами должно осуществляться из центра — Ставкой Верховного Главнокомандования и Генеральным штабом. Они же координируют действия фронтов, для чего и существует Генеральный штаб».

Весьма невысокого мнения был Константин Константинович и об институте представителей Ставки, исполнявших, по сути, роль сталинских надзирателей в ущерб прямым своим обязанностям: «Исходя из этого, для меня вообще непонятной представлялась роль заместителя Верховного Главнокомандующего Г.К. Жукова и A.M. Василевского, а тем более Г.М. Маленкова под Сталинградом в той конкретной обстановке. Жуков с Маленковым сделали доброе дело: не задерживаясь долго, улетели туда, где именно им и следовало тогда находиться. Присутствовали они на фронте или нет — от этого здесь ничего не менялось. А вот пребывание начальника Генерального штаба под Сталинградом и его роль в мероприятиях, связанных с происходящими там событиями, вызывают недоумение…

Уже первые месяцы войны Показали нежизненность созданных импровизированных оперативных командных органов «направлений», объединявших управление несколькими фронтами. Зачем же Ставка опять начала применять то же самое, но под другим названием — представитель Ставки по координированию действий двух фронтов? Такой представитель, находясь при командующем одним из фронтов, чаще всего, вмешиваясь в действия комфронта, подменял его. Вместе с тем за положение дел он не нес никакой ответственности, полностью возлагавшейся на командующего фронтом, часто получавшего разноречивые распоряжения по одному и тому же вопросу: из Ставки — одно, а от ее представителя — другое. Последний же, находясь в качестве координатора при одном из фронтов, проявлял, естественно, большую заинтересованность в том, чтобы как можно больше сил и средств стянуть туда, где находился сам. Это чаще всего делалось в ущерб другим фронтам, на долю которых выпадало проведение не менее сложных операций.

Помимо этого, уже одно присутствие представителя Ставки, тем более заместителя Верховного Главнокомандующего, при командующем фронтом ограничивало инициативу, связывало комфронта по рукам и ногам. Вместе с тем появлялся повод думать о некотором недоверии к командующему фронтом со стороны Ставки».

Впрочем, начальник Генерального штаба маршал Василевский, из 34 месяцев войны 22 месяца проведший на фронтах (в 1943 году — 10 месяцев), утверждает, что «такая практика являлась не только правильной, но и необходимой», так как при планировании и проведении важных операций только такие большие, обладающие широкими полномочиями и сведениями об общем замысле начальники, как он, или, к примеру, Жуков, изучив обстановку на месте, могли «производить на этой основе более обоснованные расчеты». Более того, «широко применявшаяся Ставкой в период войны практика посылки начальника Генерального штаба на главные фронтовые направления… не только не мешала выполнению им этих основных обязанностей, но, как показал опыт и как я убедился в этом лично, при соответствующей организации его работы на фронте помогала ему в этом, способствовала его более конкретному руководству Генштабом».

В чем, собственно, заключалась работа представителя Ставки на фронте?

Каждый такой представитель и сопровождавшая его свита первым делом «изучали обстановку» и строчили доклады, то есть действовали как еще одна проверяющая инстанция. Затем командующего фронтом знакомили с замыслом предстоящей операции и давали ему обязательные к исполнению рекомендации для принятия «наиболее правильных решений». Хотя, во-первых, проще было вызвать командующего в Москву, что на самом деле и делалось. А во-вторых, какие советы Коневу, Ватутину или Рокоссовскому могли давать такие дилетанты, как проваливавший любое порученное дело маршал или «красный профессор», нарком Госконтроля? Кроме того, представитель Ставки должен был обеспечивать решение вопросов стратегического взаимодействия курируемых фронтов и выбивания для них максимально возможных материальных и людских ресурсов, хорошо бы с избытком. При этом, координируя действия двух-трех фронтов, ни Жуков, ни Василевский, ни тем более кто-то другой не имели права без санкции Верховного Главнокомандующего перебросить с одного фронта на другой ни одной дивизии или изменить в интересах дела установленные Ставкой разграничительные линии.

Спрашивается, что такого особенного вершил представитель Ставки, чего нельзя было доверить командующему фронтом? Только две вещи — контроль «за неуклонным выполнением» и ежедневный личный, «точный и объективный», доклад Верховному. Так что, скорее всего, речь и вправду идет о «некотором недоверии», для которого имелись причины, и всеохватывающем контроле. Иначе система и не могла работать — аксиома ленинизма.

«Распределенческое» управление тоже имело место быть, что вполне естественно. Невозможно болеть за всю державу, если тебя назначают ответственным за конкретную операцию на конкретном фронте, на других фронтах есть свои представители — пусть у них голова и болит.

«Не хочется приводить многочисленные конкретные факты о необоснованных или, прямо скажем, безграмотных заявках, — сообщает по этому поводу бывший начальник ГАУ маршал артиллерии Н.Д. Яковлев, — разве что упомяну о поведении уполномоченного Ставки Л.З. Мехлиса, который в марте 1942 года прислал в ГАУ с десяток возмутительно грубых телеграмм, добиваясь новых поставок боеприпасов для войск на Керченском полуострове. Хотя он по своей скверной привычке грозил репрессиями, мы в ГАУ знали, что обеспеченность войск на Керченском полуострове была сверхдостаточной… Итог этого прискорбного дела был таков: при отходе с Керченского полуострова наши войска оставили свыше 4000 вагонов боеприпасов…

Трудно не вспомнить A.M. Василевского, который одно время хлопотал об обеспечении фронтов артвооружением и боеприпасами как представитель Ставки… Считая потребности своих войск особыми, он проявлял необычайную настойчивость перед центром».

Фронтов было много, безграмотных и бездарных генералов, выдвинутых в командующие «из батраков», — еще больше. Талантливых военачальников можно было пересчитать по пальцам. Война потребовала «гинденбургов», а в наличии оказались К.Е. Ворошилов, Я.Т. Черевиченко, Ф.И. Кузнецов и прочие «лихие рубаки». Вот и мотались по всем направлениям «товарищ Константинов» и «товарищ Михайлов», выясняя для Верховного реальную обстановку, помогая организовывать и проводить операции, выбивая под них необходимые средства. Одних командующих, рассчитывавших, в случае неудачи, разделить ответственность и прикрыться чужим авторитетом, такое положение устраивало, другим — активно не нравилось. Поэтому и отношение к представителям Ставки было разным, и мнения о приносимой ими пользе высказывались противоречивые.