Хранительница. Памятью проклятые - Купава Огинская

— Если тебе интересно, то именно так дикие лярвы заселяются в свои тела. К сожалению, самое интересное мы пропустили, — перехватив меня крепче, когда я молча попыталась его ударить, он оптимистично продолжил, — но ты просто можешь поверить мне на слово. То, что люди не могут видеть лярву — великое благо в первую очередь для них же. В противном случае психиатрические лечебницы были бы переполнены.

— Он…

— К утру будет в полном порядке. Первый этап самый быстрый и простой. То, что ты видишь сейчас — промежуточная стадия. Потом он полностью займет тело и еще некоторое время будет возвращать себе контроль над ним.

— И что мы будем делать? — заторможено спросила я.

— Прощаться.

Вот вы когда-нибудь прощались с тем, кто пытался вас использовать, но потом спас, но спас тоже с какими-то своими тайными расчетливыми планами, а под конец спас вроде как просто так? Из исключительно теплых чувств?

И я тоже нет.

Потому просто долго мялась в прихожей, не зная, что сказать. Илья, кажется, к таким прощаниям был привычен. Он быстро записал номер на бумажке, всунул его мне в руку и наставительно велел:

— Обзаведешься телефоном — звони. В интернете я, так уж и быть, сам тебя найду.

Меня крепко обняли, трогательно чмокнули в макушку и задумчиво спросили, не разжимая объятий:

— Кофейня тебе точно не нужна?

— Илья…

Я совершенно точно не представляла, что я буду делать с его зефирным детищем, что делало меня не то, чтобы беспомощной, но крайне нервной.

— Понял-понял, — меня все еще не отпускали, и это было на удивление приятно. Ровно до его следующих слов, — а может, плюнуть на все и забрать тебя с собой?

— И будут искать пустившихся в бега двух идиотов: несостоявшегося городового и вроде как состоявшуюся хранительницу, — проворчала я, решительно высвободившись из объятий.

— Нда. Забавно вышло бы.

Вот только я не видела в этом ничего забавного. Но это же Илья, кто знает, какие странные мысли бродят в его не такой уж и светлой голове?

Быстрый взгляд, что он бросил на дверь, за которой лярва продолжал творить что-то жуткое с телом Влада, я заметила, но очень благоразумно не стала об этом сообщать. Ну опасается он нечисти первой ступени, так кто бы на его месте ее не боялся? Уж точно не я.

— Что ж, мне пора, — протянул Илья, с сомнением потянувшись к замку.

— Пора, — не стала спорить я.

— Буду ждать тебя в гости. Как только устроюсь, приглашу, ты же не откажешь? — оптимистично спросил он, хотя мы оба прекрасно понимали, что устроиться он сможет еще нескоро. Но даже осознавая это, я бодро подтвердила:

— Конечно, не откажу.

В конце-то концов, рано или поздно у него ведь и правда получится найти свое место в жизни. Очень теплое и уютное место. Я в это верила.

Входная дверь открылась тихо, хотя мне казалось, что зловещий скрип в сложившейся ситуации был бы уместнее.

— Лесь, утром, когда Влад придет в себя, ты будь рядом с ним, ладно? — попросил он, замерев на пороге.

— Зачем?

— Чтобы он глупостей не натворил. Конечно, я не сомневаюсь в его силе воли, но дикий лярва… — Илья передернул плечами, — для быстрого пополнения резерва он может просто выпить весь дом.

— И как я ему помешаю? — ужаснулась я, уже планируя хватать Илью и затаскивать обратно в квартиру. И не выпускать, пока Влад не придет в себя. А потом… ну, отвлеку я нашего городового как-нибудь, чтобы этот преступный элемент сбежал.

— Придумаешь что-нибудь, — и столько веры в мои силы было в его голосе, что я даже немного приободрилась. Ведь правда, это всего лишь Влад, ну что, я не смогу с ним справиться?

Здравый смысл упрямо твердил, что с Владом я бы, может, как-нибудь и справилась, но с лярвом…

— Ладно, справлюсь, — решила я, хотя желание не пущать Илью, пока все самое страшное не останется позади, никуда не делось. Но это было бы слишком малодушно и трусливо. А мне нельзя быть трусливой.

Хранительница я, в конце концов, или не хранительница? Пока, конечно, не очень-то и хранительница, но это только до первого солнечного рассвета, а там уже и нечистью стану, и хранительницей полноценной, и… может и правда пойти к родителям в племянницы?

Меня еще раз хорошенечко сжали в крепких объятиях:

— Береги себя, Лесь.

Береги себя… Легко сказать! А как себя беречь, когда тело на кровати, всю ночь пролежавшее неподвижно, вдруг вздрогнуло, выгнулось и со страшным хрипом втянуло в себя воздух. А ведь до этого оно не дышало!

К Владу я бросилась раньше, чем сообразила, что не знаю, как ему помочь. Просто подлетела к кровати и застыла, не зная, за что хвататься — то ли за городового, то ли за сердце.

Городовой решил все за меня. Прекратил дергаться, закашлялся и спустя пару мгновений расслабился, продолжая хрипло дышать.

А я, как дура, продолжала стоять над ним, боясь отойти или просто пошевелиться.

За окном еще царили предрассветные сумерки, обещая смениться ярким, солнечным рассветом. Пока же мне было позволено угадывать нечеткие черты осунувшегося лица, скрытого в густых тенях, и слушать прерывистое дыхание. И гадать, пронесет ли, или взбесившийся нечистый сейчас ринется пить людей направо и налево.

И как мне тогда его остановить?

— Влад, ты мне скажи, пожалуйста, ты, случайно, не голодный?

— Леся? — неуверенно просипел он, пытаясь сесть на кровати, но неизменно заваливаясь назад.

— Леся-Леся, — подтвердила я нервно, сжав кулаки до боли, до побелевших костяшек и легкого, напряженного подрагивания. Влад выглядел слишком слабым и беспомощным, вызывая желание ему помочь, но память о том, каким жутким чудищем он на самом деле является, крепко держала меня на месте. Я его вроде как не боялась, но совершенно точно не имела смелости к нему сейчас прикоснуться. Почему-то, когда он был черный и страшный, мне было спокойнее, — ты как себя чувствуешь? Есть желание сожрать всех, кто живет в этом доме?

Влад молчал, тяжело опираясь на левую руку, правой, заметно подрагивающей, он вытер влажный от пота лоб и пригладил взъерошенные, не до конца просохшие после дождя волосы. Больной, обессиленный и на первый взгляд совершенно неопасный, но все равно не внушающий доверия.

— А в соседнем доме? — не отставала я

И снова упрямая тишина, рвущаяся на части от тихого, хриплого дыхания.

— Помоги сесть, — наконец выдавил из себя Влад, протягивая ко мне раскрытую ладонь. Дрожащую и какую-то совершенно белую, до нездоровой синевы, почти светящуюся в рассеивающихся сумерках, — пожалуйста.