Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940-1941 - Гельмут Гюнтер

Ух ты! Я едва не вмазал в придорожное дерево. Чудом увернулся. Вот что бывает, если слишком много думать. Вернер невольно подогнул под себя ноги, сидя в коляске. Начинался лес.

– Думаю, самое время и пулемет установить, – порекомендовал я.

Вернер вытащил из коляски пулемет и насадил его на штырь перед собой. Я от души надеялся, что эта мера окажется излишней. И еще – если все же будет не так, дай бог, чтобы оружие не заклинило в решающий момент.

В лесу было не так ветрено, но это лишь обостряло чувство одиночества. Боевой дух упал до нуля. Были ли мы тогда храбрыми солдатами? Большинство из нас тряслись, как осиновые листья на ветру. И если мы пытались шутить по поводу боев, это были шутки наигранные, их целью было заглушить мучивший нас страх. А когда ты в бою, тут тебе не до размышлений и не до страхов – времени нет. А когда бой завершен, да, верно – ты начинаешь думать, «а что, если бы», но надолго это не затягивается. Ты счастлив уже потому, что вышел сухим из воды. Умирать? Умирать никому не хотелось!

– Эй! Ты что, свихнулся? – ткнул меня в бок Вернер. – Стой! – крикнул он.

Черт, я и правда что-то снова не в себе.

– Приехали!

Я не сразу разобрал укутанную во все, что можно, фигуру у деревьев. Боевое охранение нашего батальона! Часовой показал нам, куда ехать, и вскоре мы добрались до лесной прогалины. Повсюду стояли бараки, из окон сочился тусклый свет. Пока Вернер – он все был в звании роттенфюрера – докладывал о прибытии, я поставил машину в указанном мне часовым месте.

Теперь, когда мы наконец добрались до своих, мы почувствовали, сколько сил отнял у нас этот день. Нельзя сказать, что все шло наперекосяк, нет. Заурядное поручение, которых у нас был не один десяток на счету. Но вот этот холод, эти огромные, необозримые открытые пространства, безлюдье, метель – все это отнимало очень много сил[38].

Мы потащились в один из указанных бараков. Едва зашли внутрь, как в нос ударила вонь – так всегда бывает, когда заходишь в помещение, долго пробыв на свежем воздухе. Но мы были среди своих товарищей, можно сказать, в родной семье! В неясном свете свечей я различил всех находившихся здесь. Все были одеты по полной форме на случай внезапного отъезда. Как мы, мотоциклисты-посыльные, ни кляли судьбу, но всегда были легки на подъем. В надежде, что нас не заставят и сегодня в очередной раз продемонстрировать эту самую легкость на подъем, я шепнул Вернеру:

– Спокойной ночи!

Закрыв глаза – уже в полусне, – я услышал гул двигателей. Боевому охранению было поручено через равные промежутки времени запускать двигатели для прогрева.

Циркулировали слухи о том, что нас перебросят дальше в тыл на заранее подготовленные оборонительные позиции. И наши нынешние бараки – раньше здесь был детский санаторий – не более чем временное расквартирование. Но мы подозревали, что даже командиру не была известна реальная обстановка и ближайшие перспективы ее развития. Ротные дозоры следили за местностью, обеспечивая охранение. Сами бараки стояли в глубине леса примерно в полукилометре от опушки. За опушкой начиналось поле, а за полем находилась деревня.

Вернер возился с мотоциклом, чтобы заранее исключить все неожиданности. Машина и так попортила нам достаточно нервов, и больше рисковать мы не хотели. Ремонтники вроде наладили сцепление, но оно все равно барахлило. Мотоцикл «захворал», и серьезно, а нам предстояло выхаживать его. Я передавал Вернеру сначала один инструмент, потом другой. Работать на холоде – сомнительное удовольствие. Периодически мы заходили обогреться, и каждый раз приходилось заставлять себя снова выходить на мороз.

– Вернер, прослушай… Это не стрельба?

Положив инструменты, мы оба поднялись.

Разумеется, это была стрельба. Со стороны той самой деревни, что за полем, доносились винтовочные выстрелы и стрекот пулемета. Вернер поправил подшлемник и снова занялся мотоциклом.

– Надо вот эти гайки затянуть. И побыстрее, а то я чувствую, что скоро тут будет жарко.

Потом несколько мотоциклов выехали на дорогу, соединявшую наши бараки с опушкой леса. Командир отделения, унтершарфюрер, спрыгнул с мотоцикла и вместе с нашим командиром проследовал в барак. Стрелки-мотоциклисты стали рассказывать о том, как сидели в одной из изб и пекли в печи картошку. И кто-то из них, случайно выглянув в окно, заметил группу идущих по улице русских. Хорошо, хоть мотоциклы стояли чуть дальше, и иваны их не успели заметить. Единственное, что оставалось, так это пробраться к мотоциклам, сесть на них и убраться подобру-поздорову. Русские были так ошарашены, что не сразу поняли, в чем дело. Я не понимал, как это можно было забраться в избу в незнакомой деревне и даже не потрудиться выставить охранение. Только когда мотоциклы уже неслись к опушке, русские решили обстрелять их. Унтершарфюрер вышел из командного пункта с побагровевшим лицом. Видимо, Клингенберг устроил ему хорошую взбучку. И был прав – безответственность и еще раз безответственность!

Винтовочная и пулеметная стрельба уже была слышна на опушке леса. Наше охранение палило в ответ. Русские! Все же добрались до нас![39]

– Тревога!

Бойцы выскакивали из бараков, на ходу забрасывая в коляски все необходимое, и рев запускаемых двигателей заглушил стрельбу. Нам тоже следовало пошевеливаться, и мы попытались запустить мотоцикл. Куда там! Мотор только чихал, но заводиться не хотел. Поняв, что он не заведется, Вернер выхватил гранату и был готов бросить ее куда потребуется. Нужно было уходить. Один за другим мимо проезжали мотоциклы роты. Только полевая кухня оставалась на месте.

– Эй, подождите! Возьмите нас на прицеп!

Эвальд услышал наши мольбы, и мы быстро прицепили машину тросом за грузовиком. Стреляли уже где-то совсем рядом с опушкой. Русские открыли огонь по проезжавшим мотоциклам. Нам отчаянно не везло – единственная проезжая дорога проходила прямо под носом у иванов, а потом резко поворачивала на запад.

Эвальд с поразительным хладнокровием несколько раз пытался запустить наш мотоцикл. Потом мы услышали треск – это русские продирались через кустарник у самой дороги. Боже! Пора было убираться! Чего ждать?! Обойдя дорогу, русские пытались захватить последние машины. Эвальд уже просто не мог разъяснять, что собрался предпринять. Рванув с места, он просто потащил нас за собой на буксире.

Очень, знаете, неприятная вышла поездочка! Трудно было удержать руль, нас кидало по дороге из стороны в сторону. Эвальд мчался так, что у нас ветер свистел в ушах. Больше всего я боялся, что трос не выдержит, – тогда нам только и оставалось, что соскочить с него и что есть сил броситься за грузовиком и успеть вскочить в кузов прямо на ходу. А это было сложно – борта слишком высокие. Нам уже было плевать на то, что мотоцикл достанется русским. Тем хуже для них! Намучаются они с ним!