Держаться за землю - Сергей Самсонов

Криницкий знал, что с первым же его ударом по промзоне ополченцы оставят завод ЖБИ и отступят в глубь города, и придется гвоздить, расковыривать, скалывать, как огромным зубилом, жилые дома, потому что инстинкт сохранения собственных хлопцев не позволит ему загонять всю колонну в невредимые улицы, отдавать свои танки на расклев ополченцам, засевшим в невредимых домах. В голове его вязко скрипел, буксовал, перемалывал камушки предосторожностей механизм совершенно другого, таранного, на эффекте внезапности, штурма: сработать одной только «Альфой», пустить во весь опор одну лишь «кавалерию», подлететь к утонувшей во мраке промзоне, стряхнуть десант с брони, включить прожектора и лупить изо всех своих пушек над крышами, разбудив, оглушив, ослепив ополченцев, прижимая их к залитой светом земле. Если «спят», все получится. Если ждут, то тогда…

Криницкий взглянул на часы и решился.

— «Каштан», «Каштан»! Колонна, стоп!.. «Ракита», «Ракита», слушай меня. Идем на завод ЖБИ. Да упора. Стряхнешь там десант и давай кругалями ходить. Работай из пушек по крышам, стегай по ушам. Попробуем с шумом зайти, на «ура»… Ты понял меня?.. Молчать! Не рассуждать! — прикрикнул скорей на себя самого. — Юркнут в город, как крысы, — никакого комплекта не хватит долбать, из домов этих крыс выковыривать. Мордой в пол положить их попробуем. Мясорубку успеем включить. Если встретят огнем, то тогда под увал, влево с трассы, в низинку… Как только дам свет — полный ход. По команде снимаемся, медленно, плавно… Пошли!

«Бээмпэшки», взревев и залязгав, поперли вперед. На «коробочках» были все те же обстрелянные, наломавшие руку хотя бы на своих регулярных учениях «альфовцы» и только на задних жестянках — зеленые мотострелки.

Криницкий не видел, но чуял томительно-тягуче сокращавшееся расстояние до города — до большого квадрата промзоны, запитанного концентрированной электрической силой. Через пару минут неуклонного хода в пологий подъем завиднелись, прожглись в смоляной черноте, замерцали разрозненно-редкие, как последние уголья в печке, огни, обозначив уступчатую, но и плоскую, как камбала́, тушу города. Криницкий вклещился глазами в замазанную дегтем пограничную черту, как будто притягивая всеми чувствами дышавшие угрозой корпуса…

— Свет! — рыкнул он, до боли сжимая скобу бэтээра, чтоб не сдернуло наземь при первом рывке.

Раскаленный прожекторный луч взрезал темень, затопил белизною шоссе, ослепительно высветил насыпные холмы и заборы промзоны, и десяток приземистых, плоских «коробочек» сорвались в свой гремучий намет.

Подавшись вперед, Криницкий с пронзительной четкостью, как будто биноклем притянутые, увидел стальные ворота, с десяток пробитых в заборе бойниц и в тот же миг почуял там, в бойницах, изнывшую от ожидания, внимательную пустоту — с тоскливым омерзением к себе и страхом понял, что сейчас их будут убивать.

— «Ракита», налево, вниз, вниз! — заорал. — Налево, налево, под горку!

Но головная БМП, осатанев, ударила рылом в ворота, исчезла в пробитой дыре и загавкала… идущие следом за ней три машины уже проскочили низинку, и тут-то все пространство вдоль забора взорвалось клокочущим огнем, наполнилось трепетом вспышек и лаем, как если б «Ракита» вломился в огромный собачий питомник. С крыши правого крайнего цеха, из окон длинной трехэтаж-ки чуть левее от дороги вперекрест захлестали резучие красные трассы, полосуя ожженное белым прожекторным светом шоссе, омерзительно лязгая, тенькая по броне расползавшихся, ослеплявших друг друга своими огнями жуков.

— Огонь на два часа!.. Два пальца вправо от ворот!.. Все с брони, все с брони! Всем «коробочкам» влево и полный вперед! Прижаться к забору! К забору, к забору! — взревел Криницкий, загоняя в уши всех по сапожному шилу, как единственный зрячий пастух, направляя все стадо в ближайшую мертвую зону.

Пропала коробочка, все — пригнувшись к спине бэтээра, он как будто бы видел побег реактивной гранаты, с хищным трепетом пущенный прямо под днище «Ракиты», чуял, как насталенные гвозди «Утеса» прожигают броню одинокой, ошалело вертящейся, колесящей по кругу машины, добивают до мяса укрытых под бронею людей… Наконец соскочил со своей сковородки, привалился к бетонной стене, глянул в круглый, курящийся пылью пролом и, просунув в дыру автомат, задолбил по неистово частым зазубренным вспышкам в щелях штабелей, переступая по дуге и поворачиваясь корпусом, как маятник, каждый миг, каждый выстрел готовый откачнуться всем телом к стене, чтоб укрыть беззащитную голову. И отчетливо слышал, как пули наклевывают, ковыряют бетон то правую, то по левую руку, подбираясь к его амбразуре.

Отлипнув от забора и выглянув опять, увидел двух перебегающих меж штабелями несвоих и, забрав упреждение, ударил по ним длинной очередью, не давая обоим припасть на колено и выплюнуть остроносую брюкву из трубочки… прочертил по бетонному штабелю дымную борозду, видя, как один кошкою юркнул за плиты, а другой повалился со своею трубой, словно пьяный, утонул в закипевших клубах белой пыли… В тот же миг кто-то третий — или тот же второй — вдруг метнулся за штабелем вправо, присел, и Криницкий уже не успел обогнать хлесткий выхлест гранаты. Отшатнулся к стене, бережась от искавших его ознобленную голову пуль.

Все вокруг грохотало и лопалось: звонко били из задранных башенных пушек «бээмпэшки» и «бэтры», сквозь проломы в заборе, подобно Криницкому, заведенно долбили бойцы, похожие на горняков, вгрызавшихся в породу ручными пневматическими молотками, — и ни звонкого лая, ни визга, ни моторного рева одинокой машины, к которой они пробивались, в этом грохоте не было слышно.

— Резвый, Резвый! — крикнул он в гарнитуру. — Крыша правого цеха! «Дэшка», «дэшка-а-а»! Затыкай ее, блядь, не зайдем! Дай огня под нее!

Метрах в ста от него, далеко за забором, рассадисто грохнуло, сквозь кирпичные стены полыхнуло слепящее розоватое пламя, словно вырос и лопнул в закрытом объеме раскаленный чугунный пузырь, расколол взрывом стены, перекрытия, крышу — это Резвый, услышав Криницкого, саданул сквозь пролом из «Шмеля». Высоко над забором вскипело розоватое облако пыли и раскрошенного кирпича. Перепадом давления размозжило, расплющило хоронящихся там, за стенами, людей… Пересыпистый стрекот чужих за забором притих, и Криницкий, надсаживаясь, заорал:

— Пять человек за мной к воротам! Остальные — прикрыть!.. Дистанция — три метра! Пошли! Пошли! Пошли!..

Припустил вдоль забора, упал у ворот, слыша близкое, с сапом, дыхание подбегавших своих и всем телом, как губкой, вбирая обнимающий грохот: кто палит и откуда…

Перекатом рванулся в проем, хапнул глазоохватом грохочущее и колюче искрящее всё, повелительно крикнул:

— Заходим!

Подобравшись, вскочил, пробежал до столба метров пять и присел, поводя автоматным стволом, подметая, крестя им штабеля серых плит и далекие окна трехэтажного дома, в которых плясало, распускалось и гасло автоматное пламя. Прикрывал выгорающую «бээмпэшку» с распущенной гусеницей.

— А-а-а-а!.. — Трое «альфовцев» с «бэхи», беспорядочно сея последние пули, надрываясь и падая навзничь, тащили к воротам двоих своих раненых.