Полосатая жизнь Эми Байлер - Келли Хармс

Одним словом – я не в первый раз смотрю Шекспира, но смотреть его с Дэниэлом – это совершенно другое дело. Ужин стал подарком мне, но в театре мы точно не только ради меня. Его удовольствие от просмотра настолько очевидно, что, мне кажется, не будь меня, он бы привел с собой старого вонючего бездомного и насладился пьесой ничуть не меньше. Он сидит на стуле с идеально ровной спиной, не облокачиваясь на спинку, а иногда еще и подается вперед. Перед заслуживающей внимания репликой он толкает меня локтем, и после нее тоже. А в какой-то момент он даже хватается за сердце – прямо как Джулия Робертс в «Красотке».

Когда доходит до антракта и в зале включается свет, он чуть ли не с удивлением замечает, что я сижу рядом, словно я только что здесь материализовалась.

– Ну что, как тебе? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Удивительно, сколько у Брута общего с Гамлетом, да? Можно предположить, что Шекспир пытается бороться со своими демонами, но достаточно чуть больше узнать о его личной жизни, и эта теория рассыпается в прах.

Его энтузиазм заразителен. Пьеса не очень-то динамична: меня впечатлил уровень игры, но при этом я не могла не заметить, что люди, сидящие рядом, ворочались, листали программки и весь последний час тайком смотрели на свои «Apple Watch». Но Дэниэл всего этого не видел – и театр, и актеры существовали сегодня исключительно для него.

– Возможно, это еще одно доказательство того, что писала Энн, а не Уильям.

Дэниэл выдает еще одну латинскую шуточку:

– Что будет, если у Цезаря пропадет мобильная связь в Тоннеле Холланда[74]? Motorolus interruptus![75]

Мы отправляемся на поиски шампанского и обходим театр кругом, беспрестанно обсуждая актерскую игру, декорации и что же это означало, когда Брут сказал:

– Во-первых, читать надо вот так, – и Дэниэл декламирует строки пятистопным ямбом.

– Прекрасно. Но кого он здесь имеет в виду? Не змея же должна покончить с собой?

Дэниэл смеется надо мной и признает, что никогда об этом не думал.

– Кто остается в скорлупе после созревания змеиной породы? Рим? Но к тому времени он вполне себе вылупился.

Дэниэл находит текст в Интернете и читает его мне, интонационно выделяя нужные слова, и мы оба понимаем, что все поняли неправильно – Брут говорит, что это мы должны убить змею в скорлупе. Мы оба смеемся и заключаем, что нас стоит лишить лицензий из-за такой вопиющей ошибки. На все это у нас уходит столько времени, что мы слышим звонок и возвращаемся на свои места.

И вот Цезарь уже почетный гость на сцене собственного убийства, и все становится гораздо интереснее. Дэниэл еле удерживается, чтобы не захлопать в ладоши, когда Марк Антоний слишком очевидно напоминает твердолобого американского популиста, а я погружаюсь в причудливые формы архитектуры Древнего Рима в Центральном парке, и следующие три акта пролетают незаметно. Когда на сцене гаснет свет, я пораженно смотрю на Дэниэла.

Он смотрит на меня и говорит:

– Ого. Я и забыл, что ты здесь, – и этим он совершенно меня не обижает, потому что я его прекрасно понимаю.

– Я и сама забыла, что я здесь.

Он кивает и говорит:

– Да, именно так.

Потом мы идем в бар и сидим за низким столиком в темном углу. Каждый из нас взял по бокалу вина, которые мы за разговором пьем целых два часа. Однако оно подействовало на меня так, словно я выпила на голодный желудок и алкоголь поступил прямо в кровь. Люди расходятся, бар пустеет, но бармен дважды говорит нам, что они открыты еще три часа. Мы обсуждаем «Антония и Клеопатру» – своеобразное продолжение сюжета, который мы только что видели. Я вспоминаю Клеопатру в исполнении Лиз Тейлор и отмечаю, что она – довольно странная икона стиля и что однажды один мой умный ученик назвал извращением тот факт, что белая женщина с оранжевым шеллаком играет смуглый идеал красоты. Я говорю, что этот фильм в прокате собрал рекордную сумму. Это было время, когда во многих уголках страны люди называли взрослых мужчин мальчиками. А потом я замечаю, что роман «Прислуга», подай его маркетологи иначе, вполне мог быть позиционирован для подростков, и что я получила дисциплинарное предупреждение за то, что задала семиклассникам читать «Кофе сделает вас черными». И когда я уже выхожу на уровень свободных ассоциаций, рассуждая про книги шестидесятых, он берет меня за руку и говорит:

– Вот так это и случилось.

И его тон, когда он это говорит, настолько разительно отличен от прежнего, что я откидываюсь на стул и убираю руку.

– Что случилось? – Я не понимаю – мы говорим про змеиные яйца, молочные ванны Клеопатры или про то, что он не дал мне заплатить за собственный ужин?

– Ты знаешь, про что я. Про то, как ты меня соблазнила в нашу первую встречу. – Он смотрит мне прямо в глаза, и я вижу в них что-то отчаянное. Что-то похожее на… голод.

Я в замешательстве.

– Никогда, ни разу в жизни я никого не соблазняла, – пытаюсь в шутку ответить я, но понимаю, что ситуация совсем не шуточная.

– А что же, по-твоему, ты сейчас делаешь? Сидишь вся такая красивая и говоришь всякие интересные вещи. Конечно, я только и хочу, что тебя поцеловать. Это невыносимо.

Я, как и он, склоняю голову набок, зеркаля его поведение.

– Спасибо. То есть, я не понимаю. Это был комплимент или критика?

Он ставит свой бокал на стол.

– Это… и то, и другое. Эми, ты – красива. С тобой очень интересно разговаривать. Но в последнее время ты очень сильно осложняешь мою жизнь.

– Но ведь ты сам предложил дружбу. – От удивления я округляю глаза.

– Это была правильная мысль, – кивает он. – Ты сюда приехала на свою секс-мамспрингу, но у меня-то другой период, и я пытаюсь защитить себя. Ты и сама должна понимать – наверное, ты всегда это понимала: дружба – это не то, что я действительно хочу.

– Если идея про дружбу была лукавством, это лукавство – твое. Я всегда считала, что нам нужно окунуться в роман, пусть даже он обречен.

– Этот вариант мне тоже не нравится, – подумав, изрекает Дэниэл.

Я воздеваю руки, как бы говоря: «Но и ничего лучше ты не придумал».

Он вздыхает и смотрит на меня с мольбой в глазах.

– Нам нужно что-то решить. Я уже очень давно ни к кому не чувствовал ничего подобного, Эми. И я уже не могу контролировать процесс. Ты очень хорошо разбираешься в темах, на которые мне нравится думать. Ты совершенно замечательные вещи говоришь о книгах. Идешь по жизни легко, и блестящие идеи приходят к тебе, стоит только щелкнуть пальцем. У тебя, судя по твоим рассказам, есть прекрасные дети и верные подруги. От тебя не оторвать глаз, и чем дольше мы друзья, тем красивее ты становишься. И по-твоему, это справедливо?