Молодая Элита - Мари Лу

Иду с ним по коридору. Энцо бесшумно открывает дверь. Мы входим.

Внутри почти темно. Горит всего одна свеча. У меня колотится сердце. Я остаюсь возле двери, а Энцо проходит и садится за столик возле койки. Его сила заставляет свечу вспыхнуть ярче. Я смотрю на его расстегнутую рубашку. Обоюдное молчание становится тягостным.

– Садись, – предлагает Энцо и сам встает.

Я сажусь. Мы снова молчим. Взгляд Энцо мягок и нежен. В нем нет привычной жесткости и беспощадности. Такие же глаза были у него во дворе, когда мы целовались. Энцо внимательно смотрит на меня. Сегодня я чувствую его страх, облачком парящий над ним. Неявный, но заметный. Неужели он боится меня?

– Аделина, я хочу знать настоящую причину твоего бегства. Кроме беспокойства за жизнь сестры, было что-то еще. Что именно?

Он знает. Меня обдает волной страха. Нет, он не знает. Он не может знать, кто убил Данте. Он хочет знать причину, заставившую меня сбежать. Хорошо, я назову ему эту причину.

– Скажите, это правда… то, что Данте говорил вам, отозвав в туннель? Он предлагал вам… избавиться от меня?

Мой вопрос не удивляет Энцо. Похоже, он и сам считал это причиной моего бегства.

– Ты тоже была там, – говорит, а не спрашивает он, и я киваю. – Данте всего лишь излагал свое личное мнение, – продолжает Энцо и уже мягче добавляет: – Я не собирался избавляться от тебя.

Я вспоминаю тот разговор и вздрагиваю. Мне кажется, в комнате стало холоднее.

– А что случилось с Данте? – спрашиваю я.

Энцо молчит, как будто вопрос требует обдумывания. Потом снова поворачивается ко мне и рассказывает, как они, заметив необычное скопление инквизиторов на улицах, отправились меня искать. Как разделились и искали в разных местах. Вернулись все, кроме Данте. Лючента наткнулась на его тело в глухом переулке.

У меня внутри слышится шепот. Он становится громче, заглушая слова Энцо. Данте заслужил такую участь. Бормочу слова соболезнования. Энцо спокойно их выслушивает.

Долго ли я смогу скрывать свою вину в его смерти?

Мы снова молчим. От Энцо идет совсем другая сила. Она хорошо знакома мне, но чтобы Энцо… боялся? Однако сомнений нет: я ловлю волны его страха. Энцо боится!

– Вы готовы к завтрашнему поединку? – шепотом спрашиваю я.

Энцо медлит с ответом. Я всегда думала, что ему страх неведом. В груди опять появляется боль. Я встаю и подхожу к нему. Данте ошибался: я кое-что значу для Энцо. Я ему небезразлична.

Энцо садится на койку. Я сажусь рядом. Он не отодвигается. Кажется, от этого простого жеста ему становится легче.

– Отец Терена учил меня сражаться. – Кажется, будто Энцо просто рассказывает о своем детстве. – Я был хорошим учеником. Но Терен был лучше меня.

Я вспоминаю их столкновения: сначала в день моей казни, потом на празднике Веснолуния. Оба сражения длились считаные секунды. Что будет завтра, когда они сойдутся в смертельном поединке?

– Он всегда так яростно нас ненавидел? – задаю я новый вопрос.

– Нет. – Энцо криво улыбается. – Не всегда.

Я жду, и Энцо продолжает рассказ. Мальчишками они с Тереном постигали премудрости воинских наук и постоянно упражнялись вместе. Стены комнаты пропадают. Мне кажется, что я перенеслась в прошлое и стою на площадке для упражнений, в каком-то из внутренних дворов королевского дворца. Летний день. Наследный принц и сын тогдашнего Главного Инквизитора сражаются на деревянных мечах. Оба даже еще не подростки: Энцо восемь лет, Терену – девять. Кровавая лихорадка пока не добралась до Эстенции. Глаза Терена еще не потеряли своей синевы, но в них уже заметен неистовый блеск. Его отец внимательно следит за поединком и поправляет ошибки мальчишек. Главный Инквизитор умен: он почти не критикует Энцо, ограничиваясь легкими замечаниями. Зато к своему сыну он беспощаден, и Терену за малейший промах достается сполна. Энцо иногда кричит на Главного Инквизитора, защищая успехи Терена. После каждого поединка Терен кланяется Энцо и благодарит за удовольствие упражняться с наследным принцем.

Слушая рассказ Энцо, я представляю разницу между мальчишками. Энцо относился к сражениям как к игре, а вот Терен… вносил в это занятие совсем не детскую и даже пугающую страсть.

– Он наносил удары так, словно намеревался убить, – продолжает Энцо. – Мне нравилось с ним упражняться. Он был подготовлен намного лучше, чем я. Но это не было жестокостью. Обычная мальчишеская гордость. – Энцо умолкает, и мое видение гаснет. – Через несколько лет мы оба заболели кровавой лихорадкой. Оба получили отметины. Отец Терена умер. Наши учебные поединки прекратились. Я тосковал по ним. Другие партнеры были слабее Терена. Я его не торопил и надеялся, что он оправится от горя и мы снова начнем упражняться. Но жизнь Терена изменилась. Теперь он постоянно бывал в храмах, оплакивая отца. Он глубоко проникся учением инквизиции, утверждавшей, что мальфетто – воплощение демонов. Терен возненавидел себя. Вряд ли он тогда ненавидел Молодую Элиту, поскольку мы оба еще не знали о своих способностях. Но я замечал перемены в нем. И моя сестра – тоже. – Энцо сжимает зубы. – А став Главным Инквизитором, Терен развернул охоту на Молодую Элиту и ее сторонников.

Я догадываюсь и, набравшись решимости, спрашиваю:

– Дафна?

Энцо смотрит на меня. Мне знакомо выражение его глаз. Лучше бы не знать, чтó оно означает. Боль, тьма, гнев, вина, горе повисают вокруг него бесчисленными нитями силы.

– Ее звали Дафна Чуриана, – говорит он. – Да, тамуранская девушка. Она была ученицей у местного аптекаря.

Слова Энцо проникают ко мне в сердце. Одно за другим. Я слушаю их и еще раз понимаю: все, что ему нравится во мне, может быть никак не связано со мной. Мои черты, оливковая кожа – все напоминает ему Дафну. Глядя на меня, Энцо всякий раз видел ее.

– Она тайком добывала у аптекаря особые травы и снадобья, помогавшие мальфетто скрывать отметины, – продолжает от. – Краски, временно меняющие цвет волос. Румяна и белила, чтобы замазывать темные рубцы. Дафна была нашим другом. Данте мы нашли израненным после сражения. Дафна выходила его и поставила на ноги.

– Вы любили ее, – говорю я, сострадая его потере и огорчаясь тому, что я всего лишь живое напоминание о другой.

Энцо уклоняется от прямого ответа. Мне отвечают его нити.

– Принц остается принцем, даже если он и мальфетто. Я не мог на ней жениться. Ее семья не принадлежала к тамуранской знати. Потом это уже не имело значения.

Я не хочу дальше бередить его рану и спрашивать об обстоятельствах ее смерти.

– Очень вам сочувствую, – говорю я, склоняя голову.

Энцо кивает, принимая мое соболезнование:

– Прошлое не изменишь. Мы должны двигаться вперед.

У него утомленный вид. Может, на него так подействовали мысли о Дафне. Или скорбь по Терену. Возможно, то и другое.