Общество Джейн Остен - Натали Дженнер

– Франсес, дорогая моя, для нас это было неважно почти тридцать лет назад, так разве сейчас это имеет хоть какое-то значение?

Она отерла глаза рукой и взглянула на него с нежной улыбкой.

– Ты уверен?

– Франсес, я был свидетелем того, как рушится весь твой мир, и ты справилась с этим достойнее, чем любая англичанка. Я сочту за честь, если ты станешь моей женой.

Ярдли стремглав бросился к преподобному Пауэллу – как представитель англиканской церкви, тот согласился безотлагательно провести церемонию бракосочетания.

С молчаливого одобрения Мими, Аделина сунула в дрожащие руки Франсес свадебный букет. Эви помчалась в усадьбу за Жозефиной и Шарлоттой, зная, что они не простят ей, если она не позовет их на столь долгожданное зрелище.

Франсес взглянула на Мими.

– Вы же не будете против?

– Конечно, нет, Франсес! Пусть в этот день случится хоть что-нибудь хорошее.

Получив ее благословение, Франсес Элизабет Найт позволила Эндрю Генри Форрестеру взять ее за руку и повести к алтарю.

Доктор Грей в одиночестве стоял в липовой роще, слушая, как колокола били три пополудни. Свадебная церемония завершилась, после они приступили к угощению, приготовленному Жозефиной и Шарлоттой. Затем Ярдли в сопровождении Адама отправился к Аделине, горя желанием снова увидеть книги. Изможденная Мими отдыхала у себя в спальне, Эви помогала мисс Франсес собрать вещи для медового месяца, а Эндрю отправился в Олтон, чтобы закончить кое-какие дела перед тем, как поезд увезет их с женой в Брайтон.

Доктор Грей смотрел на поля, обнесенный стеной сад на холме, на низкую изгородь, державшую овец подальше от рощи. Он вспоминал их летние прогулки с Аделиной, визиты к старику Найту, рождественскую службу, оглашение завещания, изменившее всю их жизнь. Вспомнил и похороны своей жены на церковном кладбище, и день собственной свадьбы много лет назад, и то, как мальчишкой играл в лесу с Франсес и Эндрю.

Общим у всех этих воспоминаний, значимых и не очень, было одно: все они принадлежали прошлому, были бесплотны, не оставляя следа в настоящем. Жить следовало здесь и сейчас – в этот час, в эту секунду, ведь время неумолимо шло вперед, обгоняя самую мысль об этом. Миг настоящего был призрачен и оттого так важен.

Если бы доктор Бенджамин Грей мог снова пережить хоть секунду прошлого, он все бы отдал за то, чтобы вновь ощутить прикосновение его Дженни. Ему не хватало ее нежных касаний, но еще больше – ее любви.

Он жил жалкой жизнью одинокого вдовца, отчаянно нуждавшегося в помощи. Бог знает, чего добивалась Либерти Паскаль, но говоря об Аделине Гровер, она всегда задевала его сердце. Он не мог забыть слов, сказанных ею по пути на свадьбу.

Теперь они обрели некий смысл. Он всегда чувствовал, что Аделина пыталась вновь пробудить в нем волю к жизни – еще тогда, когда они виделись куда чаще, например, когда она работала в школе – она словно бросала ему вызов. Теперь он понял, что втайне сам желал этого; тогда же он считал, что прения меж ними – лишь следствие того, как она противится системе, совету, и как вопреки всему этому учит детей.

И, наконец, он понял – по крайней мере, надеялся, – что причина крылась вовсе не в этом, а в нем самом.

Он всегда был ей небезразличен.

Он вышел из рощи и через лес направился к саду на склоне холма, словно состоявшему из двух комнат: в передней ровными рядами стояли кусты сирени, а в дальней – розы, овощные грядки и фруктовые деревья, со всех сторон окруженные стеной из красного кирпича. В каждой из трех наружных стен была дверца, и он не знал, куда они ведут. Вдруг он вспомнил, что за все эти годы ни разу не открывал ни одной из них.

Войдя в дальнюю часть сада, он увидел Аделину. Она сидела на скамеечке у задней стены, а на ее коленях лежала раскрытая книга – «Гордость и предубеждение», его рождественский подарок.

– Ну и ну! Что вы здесь делаете? – удивленно спросил он.

– А вы что здесь делаете? Играете в прятки с Либерти?

– Нет, сам с собой, – улыбнулся он, сев рядом с ней. – Что ж, все хорошо, что хорошо кончается.

– Весь сегодняшний день будто сошел со страниц Шекспира – эта нежданная размолвка и нежданная свадьба…

– Или со страниц Остен.

Она засмеялась.

– Хорошо, что хоть кто-то сегодня обрел свое счастье, после стольких лет.

– А говорят, что былого не вернуть.

– И вы этому верите?

– Нет. Больше не верю, – он взглянул на нее краешком глаза, – потому что считал, что Эндрю Форрестер – самый непреклонный из всех людей, что я знаю.

– Вы вполне можете составить ему конкуренцию, – возразила Аделина.

– Пожалуй, вы правы, – усмехнулся он.

Какое-то время они сидели в молчании, слушая пение скворцов и зябликов, прятавшихся среди древесных крон.

– Давно мы так не сидели, – наконец сказала Аделина.

– С прошлого лета, если быть точным.

Она закрыла книгу.

– Кажется, тогда мы обсуждали «Эмму».

– Точнее, тупоумие стареющих мужчин.

– Найтли не так уж стар!

– Но достаточно пожил, чтобы что-то понять, – парировал доктор Грей. – Хотя, пожалуй, дело вовсе не в возрасте. Взять хотя бы Эви. Ей всего шестнадцать лет, а у нее в блокноте – ключ ко всей классике английской литературы девятнадцатого века!

– А какой ключ нужен вам?

– От вашего сердца, – тихо ответил он, и Аделина склонилась на его плечо. Внезапно он понял, что хочет навсегда запомнить этот миг, несмотря на его скоротечность и тщетное желание удержать его; хочет, чтобы эти секунды положили начало новой жизни.

– Но оно всегда было открыто для вас. Фактически, у вас в руках был учительский журнал.

– И все равно я умудрился завалить изложение, – рассмеялся он.

Она взглянула на его красивое, но печальное лицо.

– Я действительно любила Сэмюэля.

– Я знаю, Аделина. Знаю.

Она заплакала, и он взял ее за руки.

– Никто не поймет, – сказала она.

– Для вас это важно?

– Нет.

Аделина смахнула слезы рукавом платья.

– Но это было бы важно для Сэмюэля.

– Разве можно так думать о нем? Старик Найт всю жизнь властвовал над Франсес, и посмотрите, к чему это привело. И потом, вы можете ошибаться.

Она слегка отодвинулась от Грея.

– Правды я никогда не узнаю. И это невыносимо.

– Так же, как и я никогда не узнаю, был ли у меня шанс спасти вашу дочь. Или Дженни. И многих других. Но я знаю, что сделал все, что было в моих силах. А если этого было недостаточно, винил лишь себя.