Шпага Софийского дома - Андрей Посняков

Рыжий нахально отодвинул Панфила и приобнял блондинку:

— Так, говоришь, Катей зовут?

Компания явно нарывалась — шумела, выпендривалась, приставала.

— Эй, парень, это мое место, — подойдя ближе, сурово произнес Олег Иваныч.

— Что? Было твое. Иди, гуляй, человече.

Ах, гуляй?

Разъяренный Олег Иваныч больше не разговаривал, а заехал рыжему в морду. Хорошо заехал, душевно! Только ноги над лавкой мелькнули…

— Получи, соска!

— Наших бьют, ребя!

Нахалы повытаскивали ножи. Дурачки… Олег Иваныч нехотя выпростал шпагу. Эх, не хотел он драться…

Впрочем, шпага не очень понадобилась. Дремавший до того Панфил вдруг пробудился и, согнав девок, схватил в руки лавку.

Эх, раззудись плечо!

Прямо как в былине поется — махнет левой рукой — улица, махнет правой — переулочек.

Побитая молодежь, явно не ожидавшая такого отпора, с визгом поспешила ретироваться.

— И враг бежит, бежит, бежит! — громко пропел Олег Иваныч, и тут пущенная напоследок кем-то из молодых нахалов тяжелая деревянная кружка попала прямо ему в лоб…

Он пришел в себя на широкой лавке в усадьбе Феофилакта. Высвечивая бледными лучами танцующие пылинки, сквозь слюду окна тускло светило холодное октябрьское солнце. Башка трещала, раскалывалась — в корчме вылакал вчера изрядно, уж никак не меньше ведра… Интересно: с кем и по какому поводу?

Ах, ну да… с Панфилом… Драка еще была… блин. Кваску испить, что ли?

Подняться на ноги не получилось. В голове словно взорвался салют, ударив по глазам яркой своей разноцветностью.

Чуть приподнявшись, Олег Иваныч тут же повалился обратно на лавку.

— Не торопись вставать, кормилец, — с усмешкой на тонких губах подошел к лавке какой-то смутно знакомый человек в опрятном темном кафтане, с аккуратной бородкой. В руках держал братину с пахучим варевом. От варева поднимался к потолку горницы пряный зеленовато-коричневый дым.

— Испей-ко, Олег Иваныч.

Олег Иваныч попытался слабо сопротивляться. Кто его знает — что за варево? Может, из таких, что на тот свет отправляют, прямым ходом, без пересадки. Как там у «Ирапшн»? Билет в одну сторону… Не хотелось бы. И так уже, кажется, там чуть не побывал.

— Ты… Ты кто? — еле-еле разлепив губы, тихо спросил сыщик. Незнакомец, вернее — смутный знакомец, — улыбнулся. Улыбка у него оказалась приятная, добрая, словно у врача-педиатра.

— Геронтий я. Помнится, третьего дня покойничка вместе осматривали.

— А, патологоанатом, — узнал Олег Иваныч. — Ну, давай свою микстуру… А Панфил где, староста купецкий?

Геронтий пожал плечами:

— Об этом у своих людей спросишь. Только не сегодня. Сейчас — спать, Олег Иваныч.

Подойдя ближе, палач возложил руки на голову Олега:

— Спать, спать, спать…

От рук его исходило тепло, смешивалось с жаром горячего, только что испитого варева, окутывало сознание мягким покрывалом.

Мысли уходили куда-то далеко-далеко. Уже совсем смутно видел Олег Иваныч темную фигуру Геронтия, да и что тот говорил — не слышал, словно проваливаясь в черную теплую яму…

На следующий день почувствовал себя много лучше — уже сидел на лавке, даже пробовал походить по горнице. Кваску испил. Да снова Геронтиево варево принял — ух, и горькое, будто из болотных жаб да навозу изварено. А и вправду, кто знает — может, и из того…

На крыльце вдруг зашумели, заругались, еще чуть — и драка-побоище…

Олег Иваныч, сил набравшись, крикнул, чтоб угомонились.

Пафнутий в дверь заглянул.

— Рвутся тут всяки к тобе, господине! — пояснил, отдышавшись (видно, сильно рвались). — А лекарем велено, чтоб до завтрева покой был.

— Да кто рвется-то?

— Отрок софейский Гришаня рвется, аки змий дракониевый! Я сей миг собак спущу, вот только кликну Акинфия, он ведь пропустил, зараза.

— Стой, стой, Пафнутий, — замахал руками Олег Иваныч. — Не надо собак, зови отрока!

— Ну, как знаешь, господине!

Недовольный, Пафнутий вышел на крыльцо.

— И ходют, и ходют, не дают человеку оклематься! — ворчал в сенях, потом скрипнул дверью: — Заходи уж!

— Батюшка, Олег Иваныч, никак оклемался? — с радостным воплем Гришаня бросился к лавке. — Слышал уж про тебя — вся Лубяница слухами полнится. Как, здоров ли?

— Да ничего вроде.

— Владычные тебя видеть хотят… как поправишься.

— Скажи, до завтра пусть ждут. Ох… ну и дурак я, прости Господи! — подводя итоги вчерашнего, несколько запоздало, но, в принципе, верно произнес Олег Иваныч.

Гришаня к обеду ушел, не остался трапезничать, как ни упрашивали, сказал — дел невпроворот на дворе владычном. После обеда зашел ненадолго Панфил, пива своего принес — головы поправили, — потом, только ушел Панфил, Геронтий явился с зельем каким-то, велел Пафнутию варить варево. Осмотрев больного, улыбнулся — видно, совсем не так уж плохо выглядел Олег Иваныч, совсем не так уж… Вскользь удар-то пришелся. В общем, были бы мозги — было бы сотрясение. Олег Иваныч мысленно сплюнул. Уж больно глупо выглядел он во всей этой истории, вот уж дурень-то! Хорошо еще, хоть так отделался. А с другой стороны, и правильно — надо нахалов учить, надо!

О чем же, интересно, шла беседа у часовни? Ладно — про то при случае у Софьи спросим, осторожненько.

Уже назавтра Олег Иваныч почувствовал себя настолько хорошо, что смог наконец сесть на каурого. Поехал на Софийскую сторону.

Тихо было кругом, на бледно-голубом небе светило — не грело — солнце. Плоское, холодно-желтое. Кое-где на улицах, а больше во дворах да на крышах лежал первый, выпавший не так давно, снег. На мосту лаялись, задираясь, торговки-разносчицы, внизу чернел Волхов — не замерз еще, не заткался льдом, да и рановато, чай, было для льда-то.

Феофилакта не было, в монастырь свой Никольский Вежищский отъехал. Варсонофий и Пимен приняли Олег Иваныча приветливо. На лавку пред столом усадив, потчевали белорыбицей, да кашей, да пирогами, да заедками всякими. Пимен даже ближе подсел, ключник владычный. Подливал рейнского, просил, чтоб прежнего зла не помнил. Поруба-то… Махнул рукой Олег Иваныч, рейнского выпив, — поруб так поруб, черт с ним, дело пустое, прошлое… О нынешних бы сейчас потолковать, о боярине Ставре…

Варсонофий и Пимен, не сговариваясь, закивали головами. Не нравился им давно боярин Ставр, ох, не нравился. Слишком независим был да знатен. Услыхав историю о часовне, сомнительно покачали головами. Вряд ли получится что с судом-то… Не тот человек Ставр. Да и посадник ему симпатизирует, Борецкой Димитрий, Марфы Борецкой, боярыни, сын. Князь Шуйский, Василий Васильевич, — не симпатизирует, да вот уехал, на Заволочье…Так что с судом — вилами по воде писано… Хотя попробовать можно. По просьбе Олега послали воинов за длиннолицым, в поруб. Пока ходили, отлучился к Ионе болезному Варсонофий, духовник. Плох был, Иона-то, ох, плох! Хоть и не подсыпал ему яду Гришаня, так, может, другие кто нашлись? Кто знает…