Неснятое кино - Виктор Шендерович

– Привет, – раздался рядом голос мальчика.

– Здравствуй. – Альберт даже не заметил, когда вошел Локоток.

– Я тут посижу?

– Хорошо, – согласился Альберт.

Локоток сел.

– Давай сварим микроба? – предложил он после паузы.

– Прости. – Альберт с трудом выдавил улыбку. – Не хочется.

Они еще помолчали, а потом Локоток спросил:

– Шибанутый, тебе страшно?

– Страшно, – ответил Альберт.

– Потому что тебя убьют?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Все говорят…

– Надеюсь, это сделаешь не ты, – сказал Альберт, и мальчик вдруг бросился на него с воем и с кулаками:

– Смеешься, да? Смеешься!

– Ты что! Ты что?..

Альберт не сразу сумел поймать Локотка за руки, а тот кричал ему в лицо, задыхаясь, сдавленным голосом:

– Если бы был другой карачур, я бы смог! Я бы смог! А этот смотрит прямо в глаза! Я же не виноват, что он на меня… смотрит! И прямо как будто говорит: а я тебя не убил, а я тебя не убил! И у меня руки как не свои, и всего прямо… бьет внутри… К-колдовство какое-то!

– Так ты его не убил? – ахнул Альберт.

– Не смог! – в отчаянии простонал мальчишка. – Опозорил отца-а!

И он зарыдал на руках у Альберта.

Фема порывисто целовала руки Вуду.

– Ну-ну, что ты, что ты… – говорил старик. – Ты все запомнила?

– Конечно! Когда крикнет сова – сначала один раз, а потом два…

– Умница, – сказал Вуду и погладил ее по голове. – А теперь ступай к нему.

Вождь остановился у костра, перед которым, не мигая, сидела Агуня.

– Может быть, пора спать? – произнес он, помолчав.

– У меня осталось мало времени, – ответила женщина.

– Вам рано думать о смерти, – сказал Вождь.

– Ты помнишь мою дочь? – вдруг спросила Агуня.

– Да, – ответил человек в пальто на голое тело.

– Я видела ее сегодня, – просто сказала Агуня. Она подняла взгляд от огня. – Иногда я вижу сны без твоих указаний, Вождь. Она плакала.

Вождь ничего не ответил.

– Зачем это все, если она плакала?

За спиной Агуни бесшумно возник Правая Рука. Вождь поймал его взгляд и дал знак рукой: сейчас.

– Ладно, – вздохнула Агуня. – Иди, начальник. У тебя так много дел…

Глубокая ночь дышала вокруг реки.

Локоток стоял на берегу реки, всхлипывая и тайком щелкая себя по темечку. Стражи пили у палатки Альберта, поглядывая на полог. Где-то женщина баюкала своего Дудо:

– Дудо вырастет большой. Он никого не будет бояться. И все будут его любить… И духи реки его не тронут, и будет Дудо жить долго-долго…

Альберт лежал, глядя в темную ткань палатки, у изголовья сидела Фема.

– И найдет волшебную траву, – баюкала женщина, – и станет быстрым и невидимым, и съест всех карачуров… Всех-всех! – нежно и страстно повторила она.

– Мы не виноваты, – сказала Фема. – Мы так живем.

– Я знаю, – сказал Альберт, и вздох все-таки вырвался из его груди. – Черт возьми, как глупо!

– Ну-ну-ну, ничего-ничего… – сказала Фема и осторожно погладила его по голове. – Поболит и пройдет, поболит и пройдет…

Совсем рядом, из-за тонкой ткани, начали раздаваться откровенные звуки любви. Альберт отвернулся. Но женский стон пробивал небеса, и Фема вдруг наклонилась и повернула голову Альберта к себе:

– Я тоже хочу так!

– Нельзя, Фема.

– Можно. Поцелуй меня!

Фема закрыла глаза и замерла, приоткрыв губы. Альберт провел рукой по ее волосам и, чуть нагнув ее голову, осторожно поцеловал в глаз.

– Нет, по-настоящему! – потребовала Фема.

– Тебе надо еще немножко подрасти, – механическим голосом ответил Альберт.

– Но тебя завтра съедят! – крикнула Фема.

Альберт ничего не ответил, и она укусила его в плечо.

Бедняга вскрикнул.

– Ты не хочешь поцеловать меня по-взрослому! Ты не можешь ради меня съесть карачура! Ты меня не любишь! У-у-у!

Она съежилась и тихо завыла в пол.

Альберт сел на раскладушке. Он не знал, как поступают в таких случаях. Потом он обнял Фему и поцеловал в макушку.

– Ну, не обижайся, – говорил он, гладя ее по вздрагивающей и податливой спине, – ну, милая, ну, хорошая…

Она порывисто прижалась к нему.

– Ты меня не любишь, но я все равно тебя спасу! Слушай…

И что-то зашептала Альберту в самое ухо.

Негромкий свист пролетел над рекой – и воины, стерегшие Альберта, переглянувшись, бесшумно ушли. Уходя, один из них кинул внимательный взгляд на палатку.

– Они собираются бежать, – говорил Вуду. – Пришелец и дочь вождя.

– Бежать? – В полупотухших глазах Воина блеснули искры. – Куда?

– Туда, откуда он пришел. – Вуду указал в темноту. – За бугор! Но главное, Вождь тоже в заговоре: он сам приготовил зелье для стражи.

Воин выпрямил спину:

– Вождь?

– Ты все услышишь своими ушами, – отрезал Вуду. – Когда он крикнет совой, они побегут вдоль ручья.

Старый Воин улыбнулся и издал хищный хрип, предвестник большой охоты.

– Вуду хочет, чтобы мы бежали? – Альберт заглядывал в лихорадочно блестевшие глаза Фемы. – Вуду?

– Да! Духи реки велели ему… Мы сейчас спрячемся, а потом он все объяснит папе, и все будет хорошо. Ты меня любишь?

– Не знаю. – Альберт мотнул головой и улыбнулся. – Наверное, люблю! – Он крепко взял ее за запястья. – Но мы никуда не побежим.

Снаружи раздался крик совы, и Фема, выдрав руки, змеей метнулась к пологу. Стражи снаружи не было.

– Никого. Скорее!

– Мы никуда не побежим.

Сдвоенный крик совы пронесся над берегом.

– Ты что? Скорее, скорее же, ну! – тянула Альберта обезумевшая Фема.

– Опомнись!.. – тряс он ее. – Это ловушка!

Но Фема ничего не слышала. Мотая головой и тихо воя, она тянула пленника к выходу. И наткнулась на вошедшего отца. Он молча дал Феме пощечину. Девочка рухнула на пол и начала выть, лежа в ногах у мужчин.

– Как же я вас всех ненавижу, – раздельно сказал Альберт.

– Приятно иметь дело со взрослым человеком, – ответил Вождь. Потом нагнулся и осторожно коснулся плеча дочери: