Времена Хрущева. В людях, фактах и мифах - Виталий Дымарский

У людей, которые искренне верили компартии, выступление Хрущева могло вызвать только две реакции. Первая: сказать «неправда, быть не может» и зубами держаться за свои прошлые взгляды, иначе страшно было признать, что жизнь прошла зря, а идеалы оказались ложными. Так отреагировали многие люди, которые долго состояли в компартии. Вторая реакция была такой: признать, смириться, жить дальше. В таком случае партия либо меняла свое руководство на тех людей, которым можно было доверять, либо поворачивала на более демократичный путь. Компартии того времени не были партиями в западном значении этого слова. Скорее они напоминали дисциплинированную армию. А это значит, что схватка двух внутрипартийных лагерей – тех, кто считал, что нельзя ничего менять, и тех, кто считал, что надо менять обязательно, – была неизбежна.

Конечно, эти два лагеря, так или иначе, существовали всегда. Может быть, не открыто, но подспудно внутри партий всегда была некая оппозиция, о чем ярко свидетельствует факт передачи польскими коммунистами доклада Хрущева на Запад. Несомненно, что и события 1956 года в Венгрии тоже стали косвенным следствием XX съезда. В партии подняли голову те силы, которые были готовы что-то менять.

«А как Запад сопоставил доклад Хрущева, развенчивающий тирана, и советские танки в Будапеште, давившие мирных венгров в этом же памятном году?»

Из вопросов слушателей «Эха Москвы»

Венгерские события заставили окончательно уйти из компартии тех, кто колебался, и раскололи партии там, где дело шло к расколу. Интеллигенция тоже стала уходить из партий не столько после XX съезда, сколько после венгерских событий. И очень важной на этом этапе была фигура венгерского лидера Имре Надя. Надь был, несомненно, коммунистом. Он был, несомненно, коммунистическим министром. Он был честным человеком: о нем говорили как о главном честном человеке Венгрии. А его расстреляли. Это было больше, чем интеллигенция могла принять.

Реакция правых, которые, собственно говоря, и управляли западными странами, в том числе и Соединенными Штатами, на новую политику СССР была двойственной. С одной стороны, это был страх – Советский Союз стал слишком непредсказуемым. С прежним сталинским режимом они все же не раз имели дело, знали его сильные и слабые стороны. С другой – для большинства политиков появилась возможность ограничить влияние СССР, которое слишком выросло после войны. Победа в мировой войне была огромным козырем, с которым приходилось считаться даже США, несмотря на наличие атомной бомбы. Это был козырь моральный – победа над нацизмом, и практический – доказательство силы советского оружия. Кризис сталинской системы и раскол мирового коммунизма, окрепшего после войны, был западным державам очень на руку[43].

Когда закончилась Вторая мировая война, отношения Советского Союза и Югославии начали довольно быстро портиться. Казалось бы, Тито был самым верным и близким союзником Сталина, которого тот чуть ли не провозглашал своим наследником – что, наверное, было не слишком искренним, а скорее просто тактическим и стратегическим ходом. Но постепенно между советской и югославской сторонами и между двумя вождями начали накапливаться противоречия. Касались они и принципиальных вопросов общей политики, таких, например, как аграрный вопрос, и противоречий относительно политики в Центральной Европе, и прежде всего относительно образования так называемой Балканской Федерации, которая охватила бы Югославию, Болгарию и, возможно, Албанию. Во многом из этой идеи Тито о Балканской Федерации, которая, впрочем, родилась задолго до него, растут ноги конфликта 90-х годов, и как часть его – Косовской проблемы.

Москве не нравилась политика Югославии относительно территориальных претензий, в частности предъявляемых к Италии, – проблема Триеста была урегулирована только в 70-е годы. Не нравилась политика Тито и насчет югославской народной армии. Ну и конечно, камнем преткновения стала гражданская война в Греции. Югославское руководство всячески поддерживало коммунистических повстанцев, тогда как сталинское руководство постепенно отходило от этой поддержки.

В конце концов в начале 1948 года все это вылилось в резкий обмен письмами между советским и югославским руководствами, то есть фактически между Сталиным и Молотовым с одной стороны и Тито и его ближайшими сотрудниками – с другой.

В конце июня 1948 года была принята первая резолюция информационного бюро коммунистических партий о положении в компартии Югославии. Затем спустя почти полтора года, в ноябре 1949 года – вторая резолюция, еще более грубая. Если в первой резолюции говорилось об отходе от марксизма-ленинизма, контрреволюционном троцкизме-национализме и компрометации знамени социалистического строительства, то в резолюции 1949 года речь шла уже об убийцах, шпионах, провокаторах и так далее. Режим Тито в СССР стали называть «антикоммунистическим полицейским режимом фашистского типа». Югославская контрпропаганда в целом не уступала советской.

Это обострение ситуации продолжалось с 1948 по 1953 год, вплоть до смерти Сталина. Конфликт приобретал очень острый характер и самые разные формы. Это была и политическая блокада, и экономическая, и идеологическое противостояние, вплоть до попыток сменить руководство Югославии и ее компартии, т. е. попросту убить Тито. Ходили слухи, что советскому послу поручалось отравить Тито и для этой цели даже был вручен отравленный перстень. Эта ситуация описана в воспоминаниях Судоплатова, но неизвестно, насколько им можно верить.

Однако именно в то время разворачивалась известная история с консулом Коста-Рики в Югославии и при папском дворе, бывшем одновременно советским разведчиком. Этот человек должен был использовать сложившуюся ситуацию, чтобы устранить Тито. Было несколько вариантов, связанных не только с убийством. Сначала планировалось внутрипартийное движение – в резолюции 1948 года речь шла как раз о том, что «задача здоровых сил КПЮ состоит в том, чтобы заставить своих нынешних руководителей открыто и честно признать свои ошибки или сменить их и выдвинуть новое интернационалистическое руководство КПЮ». Но таких «здоровых сил» в КПЮ не нашлось, поэтому стали рассматриваться уже другие варианты – и военное вмешательство, и переворот, и убийство.

Без понимания того, что произошло в отношениях между Советским Союзом и Югославией, между Сталиным и Тито, невозможно понять ни 1956 год в Венгрии, ни 1968 год в Чехословакии, ни события 1980 года в Польше, ни, в конце концов, «бархатную революцию» в конце 80-х годов во всей Средней Европе. Эти события надо очень серьезно изучать, чего, к сожалению, пока в российской историографии не делается. И если 1968 и 1956 годы часто рассматриваются и анализируются, то события с 1948 по 1953 год постоянно находятся в тени. Хотя, собственно, именно они – первопричина, потому что именно тогда только созданная мировая система социализма дала трещину, которая не заросла уже никогда. Это касается и идеологии, и практики, и межгосударственных отношений между странами, и целого ряда философских и других проблем, которые надо переосмысливать специалистам не только в России, но и в бывшей Югославии. Чего тоже не происходит.