Почетный пленник - Владимир Привалов

– Ха! – заревел Плак. – Верно, эти получше будут!

За ним засмеялись, заулюлюкали, засвистели остальные.

– Что, хороша одежка? – проревел Череп.

– Да!!! – выдохнула толпа.

– Жаль, что они обгадят ее от страха! – И новый взрыв хохота.

– Чего ждем, голозадые?! – взревел Коска. – Подарим им нашу месть!

И первым сорвался с места, бросаясь вперед. Арратой, увлеченный общим порывом, тоже качнулся вместе со всеми, но его вдруг грубо схватили за запястье, останавливая. Арратой повернулся и увидел Клопа. И немалую группу бунтовщиков рядом с ним, вооруженную кинжалами и в горской одежде. На невысказанный вопрос учетчика он прижал к губам грязный палец и залез на борт резервуара. Арратой последовал за ним.

Коска изрядно оторвался от бегущих следом за ним. Не добегая до дорожников, которые остановились и изготавливались к бою, Череп по широкой дуге пробежал вдоль них и по огромным валунам запрыгнул, как по ступеням, на уступ. Расстояние было немаленьким, но в него метнули три дротика. Впрочем, Коска ловко от них увернулся.

– Живей, голозадые! Рви им потроха! – заорал Коска. – Клоп, мерзкое отродье, не спи, заходи справа! По широкой! Егер, кривоногий! Отсекай!

Арратой увидел, как над головой Черепа пронеслось еще несколько дротиков. Коска даже не пригнулся. Купец спрыгнул следом за Клопом, но тот толкнул бывшего учетчика в плечо.

– Останься здесь. Череп велел тебя беречь. Будь здесь! – повторил он и скорым шагом двинулся навстречу бою, заходя вправо, огибая строй дорожников.

Тем временем орущая толпа приближалась к строю щитов и выставленных копий. Дальнейшая картина разбилась для Арратоя на череду фрагментов.

Череп одним движением скинул с себя пояс и раскручивает пращу. Накатывает первой волной группа безоружных – кому не досталось кинжалов – восставших рабов. В руках у них только камни. Пущенные умелыми сильными руками дротики вбивают их обратно, назад, в набегающую толпу.

Вот медлительный Плак, опоздавший от стремительной первой и второй волны атакующих, поднимает тяжелый камень. Утвердив его на плече, он медленно, но неотвратимо набирает скорость.

Свистящие дротики сбивают и сбивают с ног набегающих восставших. Тот, в чье тело впивается дротик, уже не встает. Однако вчерашних рабов уже не остановить. С ревом перепрыгивая через тела упавших товарищей, они неудержимым валом накатывают на стену щитов.

Начинает работать праща Черепа. Набрав и сложив перед собой горку каменных снарядов, он долбит поверх голов по щитам, стараясь разбить и развалить вражеский строй. Камни разлетаются о щиты, выбивая щепки и каменное крошево.

Вот атакующие накатили и схлынули, обагрив землю кровью. Некоторые, получив широким наконечником в живот, последним движением схватили древко копья, мертвым грузом повиснув на нем. Опытные воины, откинув уже ненужное копье с телом подальше, выхватили широкие тесаки.

Плак добежал и с ревом швырнул камень, смахнув воина со щитом внутрь строя. Следивший за его передвижением Череп, перестав на время стрелять, подгадывая момент, посылал большой для его самодельной пращи снаряд в образовавшуюся дыру. Упал воин, не успев занять место раненого. Праща Коски порвалась, распадаясь.

На Плака рухнул подрубленный тесаком раб. Плак, не останавливаясь, схватил тело раненого и, как живой таран, окончательно проломил строй дорожной стражи. Арратой видел сверху, как в глубине строя стражников от ворвавшегося Плака расходятся волны.

– Амаран!!! – послышался рев неистового здоровяка.

Упавшие – раненые и умирающие – колотили камнями по кожаным сандалиям обороняющихся, разбивая им пальцы в кровавую костную кашу. Они только что собственными руками бросали тела своих мучителей в огонь и не собирались умирать просто так, корчась с распоротым брюхом в пыли.

Вооруженные кинжалами отряды Клопа и Егера ударили сбоку и сзади, завершая схватку. Началась резня. Восставшие одержали еще одну победу.

Олтер

Настроение было замечательное. Мои ноги уже не казались мне двумя безжизненными колодами. Казалось, что я чувствую, как по ним струится кровь и наполняет их силой. Глупость, конечно. Однако теперь я был уверен, что буду ходить, и место хмурой сосредоточенности и серьезности заняло жгучее детское любопытство.

Меня несли в носилках к вчерашнему колеснику. Смог ли он смастерить для меня кресло-каталку? Откинув занавеси, я с удовольствием разглядывал город, в котором мне довелось оказаться. И который надолго заменит мне родные горы. Кайхур заскребся рядом и перелез на колени. Ему тоже стало интересно полюбоваться окружающим.

Меня несли – или я ехал – по широкой улице. По приподнятым над дорожным полотном тротуарам шли по своим каждодневным делам горожане и приезжие. По обеим сторонам улицы высились один за другим двух-трехэтажные дома без единого просвета, стена к стене. Над головой возвышались консольные балконы – антресоли, украшенные живыми цветами. Все первые этажи занимали лавки с широкими проемами: кто-то приглашал посетителей вглубь здания, кто-то выносил прилавок прямо на тротуар, предлагая свой товар.

Все стены домов пестрили корявыми надписями. Я успел выхватить «Берегись собаки» и «Попробуй новых девок». Реклама – как известно, двигатель торговли – была здесь везде. И в настенной живописи – граффити на стенах. И в вывесках над лавками: витой калач, бочка, кузнечные клещи с кованым гвоздем, распяленные на крестовине штаны, глиняный горшок… Надрывались зазывалы, соревнуясь, чей голос громче. Иногда они переходили на ругань, видя, как покупатели уходят к конкуренту.

Люди толкались, стояли в очередях, ругались, спорили, торговались. Мои носилки проплывали сквозь разные запахи, настолько несхожие, что у меня слегка кружилась голова: облачко хлебного духа или пряный аромат благовоний сменялись смрадной вонью какой-то кислятины, конского навоза, немытых тел, жженого жира… И как я всего этого не заметил в первый раз, погруженный в свои переживания?

Вот показались распахнутые настежь ставни лавки колесника. На втором этаже дома, над входом в лавку, незатейливо красовалось прибитое к стене тележное колесо. Носильщики остановились, и Барат легко вытащил меня из носилок, взяв на руки. Я едва успел схватить Кайхура. Хозяин ждал нас, стоя за прилавком, положив свои натруженные руки на столешницу.

– Сдэлал? – без долгих разговоров спросил Остах, продолжая отыгрывать взятую на себя роль резкого горца.

Колесник вытер враз вспотевшие ладони о фартук. Горцы определенно его нервировали.

– Сделал. Что мог, сделал. Пожалуйста. – И он взмахом руки, чуть склоняясь, предложил нам пройти во внутренний дворик, где находилась мастерская под открытым небом.

Первым прошел Йолташ, затем мы с Баратом (и Кайхуром, недовольно принюхивающимся). Остах пропустил впереди себя мастера и вышел из лавки последним.

В честь нашего прибытия колесник разогнал всех работников – во дворе никого не оказалось. Напротив выхода из лавки стоял стул. Точнее было бы назвать его креслом или мини-троном. Меньше всего желая оскорбить гордых горцев и наследника правителя, мастер не поскупился достать самую вычурную мебель, на которую у него, видимо, хватило денег. Резные ножки и подлокотники, выкрашенные золоченой краской. Обивка пурпурного цвета. Сквозь ножки стула, просверлив их, мастер продел сквозной прут, на концы которого надел небольшие колеса. Как на телеге – две оси и четыре колеса. Колеса были из цельного дерева, оббитые каким-то металлом по ободу.