Где ты теперь? - Юхан Харстад

— Палли, мы ходили туда в прошлый приезд, — запротестовала Анна.

— Ну и что?

— Да у нас прямо напротив Фабрики есть церковь, но ты же там не был ни разу? Почему? А эта церковь ничем не лучше.

— Неправда.

— Почему это?

— Нет.

Я подумал, что, может, здесь связь с Богом лучше, наверное, до Гьогва Его волны вообще не доходят и связаться с Ним оттуда можно только в рабочее время по факсу. Я посмотрел на Анну, та посмотрела на НН, однако НН лишь пожала плечами, и так как других аргументов у нас не было, мы развернулись и пошли к церкви. Впереди всех шел Палли.

Церковь Кристиана стояла на склоне, немного в стороне от главной улицы, и была больше, чем те деревянные церкви, какие видишь в любой деревне. Типичная фарерская архитектура шестидесятых. Каменные стены напоминали о древних руинах на Киркьебеуре, а окна были такими же большими, как в старых фарерских лодочных ангарах. Кроме нас в церкви никого не было, мы сели на скамью в центре, Палли, единственный из нас по-настоящему верующий, расположился рядом со мной и прикрыл глаза, мы же глазели по сторонам, оглядывали рисунки на потолке, словно перенесенные сюда с кораблей викингов. Оули мне рассказывал, что почти во всех церквях здесь на потолок вешают маленький кораблик, чтобы таким образом защитить и благословить всех моряков, вот и в этой церкви под потолком тоже висела лодка, только не игрушечная, а самая настоящая восьмиместная гребная лодка, и выглядела она так, словно и правда плыла по спокойному морю, а не висела на цепи. Закончив свою беседу с Богом, Палли открыл глаза и увидел, что мы нетерпеливо ерзаем.

— Áttamanfar,[78]— сказал он, — восьмиместная… лодка.

— Кажется, что она плывет, — сказал я. И вдруг почувствовал, будто нахожусь под водой.

Палли посмотрел на лодку. Он открывал рот, пуская пузырьки, а по скамьям потянулись водоросли.

— Раньше такими пользовались священники. Когда плавали с острова на остров. А именно эта лодка, которая сейчас там, наверху, она ни разу не тонула.

Одна-единственная из всех. Всегда держалась на плаву. Под Рождество в 1913-м эта и еще три лодки из деревни Скард вышли в море порыбачить. Погода стояла ужасная, и три лодки затонули. Волны забрали семерых. И лишь эта уцелела. В тот день погибли все мужчины из Скарда, кроме семидесятилетнего старика и четырнадцатилетнего мальчика, оставшихся на берегу. А ведь случилось это как раз под Рождество. Овдовевшим женам было не на что жить, поэтому они собрали пожитки и переехали в Харалдссунд, а Скард опустел. И с тех пор там никто не живет.

Мы молчали.

Мы смотрели на лодку.

В этой стране от моря не укрыться никому. И если хорошо приглядеться, то увидишь, что все превращается в воду, даже люди.

Со скамьи раздалось какое-то жужжание. Анна нарушила молчание первой.

— Я на секунду, — сказала она и вышла.

Через пару минут Анна вернулась.

— Хавстейн звонил, — сообщила она, — он уже в Клаксвике, ждет на набережной. Мы договорились встретиться в пивоварне.

— Сейчас? — спросил Палли.

— Да.

— Хорошо, — сказал Палли, а потом добавил: — Тебе бы стоило выключать мобильник в церкви.

— Но я же отключила звук! И вышла!

— Все равно.

Анна посмотрела на него с раздражением:

— Ты думаешь, Бог рассердится?

— Тебе нужно было его выключить, — только и ответил Палли.

Поднявшись, мы медленно вышли из церкви на сырой декабрьский воздух и направились к пивоварне, высматривая машину Хавстейна.

Палли сердился не долго. Мы встретились с Хавстейном, зашли в «Фарейя Бьор», заказали выпивку, и Палли сразу же перестал обижаться, потому что весь день он с радостью и нетерпением дожидался, когда мы пойдем в пивоварню, и очень боялся, что не успеем до закрытия. Обычно мы довольствовались тем, что заезжали в монополию, где помимо пива покупали еще вино и спирт, но уж если мы сначала заехали в Клаксвик, то решили купить пиво там, где его делают, да и выбор здесь был больше, чем в других заведениях. Ко всему прочему, тут продавались еще и разные аксессуары, вроде футболок, сумок, шапок и полотенец с логотипом пивоварни, и Палли непременно захотелось накупить всего сразу, хотя с его предыдущего посещения пивоварни ни ассортимент, ни рисунки не поменялись, и даже несмотря на то, что добра такого у него уже было больше чем достаточно. Он покупал это скорее по привычке, чем из необходимости. Во всяком случае, увидев Палли, продавец помимо трех заказанных ящиков пива начал выкладывать на прилавок по одному предмету каждого вида, которые Палли, очевидно, как и всегда, разрешили забрать бесплатно. Клиентами мы были хорошими, и продавец знал всех по именам. Они уже давно сюда не заезжали, так что Палли было о чем рассказать, поэтому, пока остальные переносили ящики в машину, он остановился поболтать с продавцом. Они поговорили о кораблях, причаливших в Коллафьордуре и отчаливших оттуда, о происходящем в Торсхавне и, естественно, обо мне, новом жильце, как Палли меня называл. Он замахал мне рукой, и я подошел к прилавку, вежливо поздоровался, рассказал, кто я и откуда, а потом попробовал пива. Это, ясное дело, было запрещено, и продавец нервно огляделся по сторонам, но в пивоварне никого, кроме нас, не было. Пропустив меня за прилавок, он открыл бутылку темного пива, налил в бокал и протянул мне. Взяв бокал, я сделал солидный глоток, в то время как Палли с продавцом выжидающе смотрели на меня. Вкус напоминал носки из мокрой овечьей шерсти, вымоченные в растительном масле.

— Неплохо, — сказал я и взглянул на этикетку, — «Black Sheep».[79]

Покачав головами, они засмеялись, продавец забрал у меня бокал и сказал, что в первый раз этот вкус не многим нравится. Потом он сказал еще что-то Палли — что именно, я не понял. Я вопросительно посмотрел на него.

— Он говорит, настоящим фарерцем ты пока еще не стал, — объяснил Палли.

— Да уж, надо думать.

Но процесс привыкания начался, подумал я. Он уже в самом разгаре.

В Клаксвике, в магазине, куда мы ездили за продуктами, я купил пару открыток с пирамидой Ранндалур, нацарапал несколько фраз, что со мной все в порядке, лучше, чем раньше, а в самом низу добавил: с Новым годом и всего наилучшего. На одной открытке я написал адрес родителей, а на другой — Йорна и бросил их в почтовый ящик возле магазина. Мы доехали до набережной и стали дожидаться парома. Я сидел на заднем сиденье, зажатый между Анной и НН, и размышлял, что если Фареры казались мне подходящим укрытием, то я идиот. Здесь сведения распространялись со скоростью звука, нас узнавали даже в самых неожиданных местах, потому что нас таких было мало и мы, судя по всему, считались странными, мы существовали на грани между реальностью и отклонениями. Мне казалось, что к нам относились как к таким войлочным фигуркам-талисманам, и меня представляли незнакомым как своего рода последнего вылечившегося психа, а я подыгрывал со всем возможным рвением. Или мне уже и подыгрывать не надо было, даже не знаю. Знаю только, что повсюду, где я ни появлялся, я, сам того не желая, оставлял следы, хотя изо всех сил старался ступать осторожно. Идиот — я полагал, что смогу спрятаться здесь, а вместо этого стал более заметным.