Пока течет река - Диана Сеттерфилд

– Чудной какой-то тип. Впервые его вижу, – заключил он.

– Избавьтесь от него, – приказал Робин.

Охранники попытались развернуть его лицом к выходу, но Армстронг уперся.

– Добрый вечер, джентльмены! – громко произнес он, по опыту зная, что одно звучание его голоса способно в корне изменить ситуацию. Он почувствовал удивление человека сзади по перемене его хватки, однако сама хватка ничуть не ослабла.

Однобровый вгляделся в него еще раз, не пришел ни к какому выводу и обернулся к столу картежников, но слишком поздно, чтобы заметить то, что заметил Армстронг: изумленное выражение на лице Робина, уже в следующий момент им подавленное.

– Полагаю, ваш мистер Фишер не откажется со мной побеседовать, – продолжил Армстронг.

Робин встал со стула, кивнул охранникам, и стальной захват локтей Армстронга разжался.

Эта парочка отступила обратно в тень, а Робин двинулся к нему через зал. На лице его было то самое выражение, которое Армстронг видел тысячу раз, начиная с его раннего детства. Это была ярость капризного ребенка, на пути которого встал его родитель. И сейчас Армстронг с изумлением обнаружил, насколько пугающей выглядит эта гримаса на лице взрослого человека. Не будь он отцом Робина, не будь он крупным и физически сильным мужчиной, он бы, наверное, струхнул.

– Выйдем, – сквозь зубы процедил Робин.

На улице смеркалось. Далеко они не ушли, остановившись на галечном склоне между трактиром и рекой.

– Так вот куда уходят посылаемые тебе деньги? На карточные игры? Или на содержание роскошного дома? Ты живешь не по средствам.

Робин презрительно фыркнул.

– Как ты меня нашел? – спросил он бесцветным голосом.

Старший сын не переставал удивлять Армстронга. Чего бы он ни ожидал перед каждой новой встречей, всякий раз действительность превосходила его наихудшие ожидания.

– Не нашлось другого приветствия для собственного отца?

– Зачем ты здесь?

– А твоя мать – почему ты не спросил о ней?

– Ты бы сразу сказал, если бы что-то было неладно.

– Что-то и впрямь неладно. Но не с твоей матерью.

– Дождь моросит. Выкладывай поскорее, зачем пришел, чтобы я мог вернуться в дом.

– Каковы твои намерения насчет ребенка?

– Ха! Только и всего?

– Только и всего?! Робин, мы говорим о маленькой девочке. И о счастье двух семей. С такими вещами не шутят. Почему ты ничего не предпринимаешь?

При угасающем свете Армстронгу показалось, что губы его сына скривились в циничной усмешке.

– Она твоя дочь или нет? Если да, что ты думаешь с этим делать? А если нет…

– Это тебя не касается.

Армстронг вздохнул. Покачал головой и начал с другого конца:

– Я сегодня ездил в Бамптон.

Робин взглянул на отца уже с интересом, но ничего не сказал.

– Побывал в доме, где снимала комнату твоя жена. И где она умерла.

Робин по-прежнему молчал, и от него все так же веяло враждебностью.

– Насчет любовника, который якобы был у твоей жены, – об этом никто и слыхом не слыхал.

Долгая пауза.

– Кто тебе это сказал? – В голосе Робина прозвучала угроза.

– Я хотел свозить хозяйку того дома в Баскот, чтобы она опознала ребенка, но оказалось…

– Как ты смеешь?! Это касается только меня и никого больше. Предупреждаю: не суйся в мои дела!

Армстронгу потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя после этого выпада.

– Твои дела? Робин, речь идет о будущем ребенка. Если она твоя дочь, значит она моя внучка. Если нет, она дочь Воганов. В любом случае нельзя утверждать, что это касается только тебя и никого больше. Так или иначе, это семейное дело.

– Семья! – Робин выплюнул это слово, как проклятье.

– Кто ее отец, Робин? Ребенку нужен отец.

– Лично я в нем никогда не нуждался.

Робин крутнулся на месте, разметав каблуками гальку, и уже сделал шаг в сторону «Зеленого дракона», но Армстронг схватил его за плечо. Нельзя сказать, что он был так уж удивлен последовавшей реакцией сына, который ответил яростным ударом с разворота. Армстронг инстинктивно выбросил вперед руку для защиты, но еще до того, как кулак Робина завершил свою траекторию, его собственный кулак нежданно вступил в контакт с мягкой плотью и зубами. Робин грязно выругался.

– Прости меня, – поспешил сказать Армстронг. – Робин, я не хотел… Тебе сильно досталось?

Вместо ответа Робин обрушил на отца град пинков и ударов. При этом Армстронг держал его за плечи на расстоянии вытянутых рук, так что ноги и кулаки Робина достигали цели уже на излете и не причиняли существенного вреда. Эта сцена повторялась много раз в пору детства и юности Робина; тогда Армстронг заботился лишь о том, чтобы сын в приступе ярости не нанес травму самому себе. Сейчас он бил грамотнее и сильнее прежнего, но все равно ничего не мог противопоставить физическому превосходству отца. Разлеталась галька, сыпались проклятья – все это не могло не привлечь внимания людей в трактире.

Конец этой неловкой стычке положил скрип отворяемой двери.

– Эй, там все в порядке? – донесся до них чей-то голос.

Робин мгновенно остановился.

– Да, порядок, – ответил он.

Дверь не захлопнулась, – вероятно, кто-то продолжал следить за ними из проема.

Его сын развернулся и, не прощаясь, пошел к дому.

– Робин! – вполголоса окликнул его Армстронг. Затем, еще больше понизив голос: – Сын!

Робин остановился в нескольких шагах и заговорил так же тихо, еле слышимый сквозь шум дождя, но его слова достигли цели и ударили намного больнее, чем могли бы сделать его кулаки.

– Ты не мой отец, и я тебе не сын!

Он дошел до двери, перебросился парой слов со стоявшим там человеком, и оба исчезли внутри дома, не оглянувшись.

Армстронг двинулся в обратный путь вдоль берега реки. В полутьме наткнулся на ветви ивы, потом чуть не упал, зацепившись ногой за корень. Дождевая вода струйками стекала ему за шиворот. Саднили содранные костяшки на руке, которой он ударил Робина. Тогда он даже не заметил повреждения, но теперь оно ощущалось весьма болезненно. Тот удар пришелся по губам и зубам. Приблизив кулак к лицу, он уловил запах крови. Своей или сына?

Растревоженная дождем река все быстрее неслась мимо Армстронга, который молча стоял на берегу, погрузившись в раздумье. «Ты не мой отец, и я тебе не сын». Он бы все отдал, чтобы вернуть тот момент. Что он мог сделать иначе? Что он мог сказать, чтобы все исправить? Он допустил грубую ошибку и, по всей вероятности, окончательно разорвал связи, которые в ином случае когда-нибудь – спустя недели, месяцы или годы – еще могли бы снова обрести прежние теплоту и сердечность. Он ощущал это как конец всему. Он потерял своего сына, а вместе с ним и весь мир.