Похитители бриллиантов - Луи Анри Буссенар

чьи сменные гильзы можно использовать бесконечное число раз.

– Мой бедный друг, но ведь порох, должно быть, промок и обратился в кашу.

– Глубоко ошибаешься, дорогой Альбер. Перед отъездом из Франции я смазал донышки патронов и фитили раствором каучука с сернистым углеродом. Испарение этого вещества оставило тонкую пленку каучука на частях, могущих отсыреть, и таким образом мои патроны оказались так же недоступны для влаги, как банки с притертой пробкой[20].

– Допустим. А фитили? Насколько я знаю, они на акациях и баугиниях не растут…

– У тебя плохая память. А Жозеф, тот, вероятно, помнит, что у меня был еще и левый карман из каучука, и он закрывался, как эти кожаные бутылки, которые у вас в Каталонии называются «козлиной шкурой».

– Вот именно, козлиная шкура, – подтвердил Жозеф.

– Так вот, в этом карманчике у меня лежало три сотни непромокаемых фитильков. И, кроме того, формочка для пуль, прибор для набивки гильз и пробойник восьмого калибра.

– Пробойник для нарезки пыжей? Но из чего?

– Ах, граф Альбер де Вильрож, хоть ты и заядлый путешественник, но не очень изобретательный. Из чего я делал пыжи? Из древесной коры, из кожи, из чего угодно! А порох и свинец везде найдутся. Фургонщики снабжают всю Южную Африку.

– Все это верно, не спорю. Но что толку в этих разрывных пулях, в латунных гильзах, во всех этих твоих приборах, если у тебя нет оружия, хотя бы самого плохонького пистолетика за тринадцать су?

– А вот представь себе, что я едва проработал три дня у моих чернокожих хозяев, как кто-то притащил целую кучу европейского оружия. Я взглянул и весь затрясся. Я увидел три больших карабина восьмого калибра и сразу их узнал.

– Должно быть, это наши, черт возьми! Они лежали на плоту, который куда-то уносил меня – сам не знаю куда, потому что у меня был отчаянный приступ лихорадки, и…

– …И плот опрокинулся. Не понимаю, как ты спасся после того финального ныряния. Ты мне сейчас расскажешь. Во всяком случае, обломки вашего крушения попали в руки к моим хозяевам. А когда я увидел свой любимый карабин рядом с вашими, я понял, что вы напали на мой след. Негров чрезвычайно заинтересовало устройство карабина. Они едва знакомы с кремневым ружьем, а центрального боя и собачки они никогда не видали. Они вертели карабины и так и этак, заряжали и перезаряжали, а как стрелять – не догадывались. И кончилось тем, что они их обменяли на несколько плетенок пива из сорго. Само собой понятно, новые владельцы тоже не знали, что с ними делать и в конце концов забросили их, быть может рассчитывая, что кузнецы сделают из них наконечники для стрел и копий. И как раз мой карабин достался при дележке одному человеку, на которого мне больше всего приходилось работать. Ты сам понимаешь, с какой завистью посматривал я на это великолепное ружье. Да будь оно у меня в руках – и, конечно, патроны, – я мог бы оказать сопротивление целому племени!..

– Догадываюсь! Ты нашел целый арсенал в карманах своей куртки и собирался твердо потребовать освобождения! Ты родился в сорочке, дорогой Александр.

– Я этого не думаю. Мне еще пришлось немало натерпеться. Но уж если подвернулась удача, надо было ее использовать без промедления. Когда я убедился, что мои патроны в хорошем состоянии, я утащил свой карабин, освободил стволы от всякой всячины, которую эти дураки туда напихали, зарядил и сказал сам себе: «Go ahead!» – что может быть переведено: «Ну, была не была!» Затем я улучил минуту, когда весь крааль был погружен в глубокий сон, и спокойно ушел, взяв направление на север. Стояла ночь, но луна светила великолепно.

– Per amica silentia lunae[21], – вставил Альбер.

– Ну это как сказать. Лягушки-быки и выпи орали отчаянно. Но все-таки спасибо за цитату. Классики были бы польщены, если бы узнали, что их вспоминают на Замбези. Итак, я шагал с ожесточением человека, которому надоело ходить по воду, толочь сорго и получать жалованье в виде чамбока. Несмотря на всю мою осторожность, случилось то, чего я опасался. Прошло каких-нибудь три часа после восхода солнца, и вдруг человек двадцать вооруженных туземцев показываются у меня в тылу. Я прислоняюсь к дереву и решаю, что уж если продам свою шкуру, то возьму дорого. А те орут, вопят и бегут прямо на меня. Я прицеливаюсь и думаю: авось они остановятся. Но ведь те олухи считали, что карабин не стреляет, бояться нечего. И вот они уже в двадцати шагах от меня и кричат, и извиваются, и гримасничают, и потрясают копьями. Ну уж тут размышлять больше времени не было. Я выстрелил! Дружище, это был выстрел как из пушки! Подумай: семнадцать граммов английского пороха! Три человека свалились замертво. Страшно было смотреть, что натворила разрывная пуля.

– Еще бы! Такой пулькой можно убить слона!

– На собственную беду, они стояли один позади другого.

– Ну что ж!..

– Бедняги!.. Больше стрелять мне не надо было – я остался хозяином положения. Они побежали, как стадо спрингбоков, и скрылись из глаз. Я получил свободу.

Рассказчик остановился, чтобы повернуть вертел с ароматной дичью, которая шипела над костром.

– Перехожу прямо ко второму акту пьесы. После драмы – комедия. К тому же уморительная. Я шагал и шагал, сам не знаю сколько дней, как страдающий Вечный жид, и вдруг в один прекрасный вечер натолкнулся на охоту за грандиозным слоном. Не меньше сотни чернокожих охотников. Слон был утыкан копьями, как подушечка для булавок. Казалось, он вот-вот свалится. Охотники кричали от радости, глядя на эту гору мяса. Меня скрывал густой кустарник. Я не знал, какое участие мне придется принять в этом деле, и ожидал развязки, лежа на земле. У слона началась агония, непродолжительная, но ужасная. Он сделал последнее, но могучее усилие, поднял уши, вытянул хобот, протрубил так, что я затрясся как осиновый лист, и ринулся на группу охотников, среди которых красовался черный джентльмен в пожарной каске и в ярко-красном английском генеральском мундире. Растоптать этих бедняг, которые выпустили в него еще один рой копий, было для слона делом одного мгновения. Только пожарный еще кое-как держался на ногах. Но хобот упал на него, обвил и прижал. Несчастный был беспомощен, как цыпленок. Тогда настала моя очередь вмешаться. Я вскинул карабин и нажал собачку. Раздался выстрел, и пуля попала слону как раз между глазом и ухом – избранное место охотников за слоновой костью. Черепная коробка развалилась, как тыква, со всей силы