За миг до удара - Наталья Корнилова

Он вдруг побледнел, глаза сузились, веки задрожали, а правая рука судорожно сжалась в кулак и начала медленно подниматься. Видно, генерал не очень хорошо себя контролировал, а это явный признак нервного расстройства.

– Только попробуйте ударить меня, – прошипела я ему в лицо, – тут же окажетесь рядом с дочерью.

Он застыл, удивлённо раскрыв глаза, в которых запрыгали злые огоньки, потом губы растянулись в презрительной ухмылке, рука расслабилась, опустилась на спинку стула. Я сидела перед ним, не дыша, внешне спокойная, а сама ловила каждое его движение, следя за выражением глаз. Он был страшно напряжён, и ожидать можно было чего угодно. Так оно и случилось. Кулак вдруг снова сжался и полетел мне в лицо. Я лишь чуть отвела голову в сторону, и кулак просвистел мимо. Видимо, он рассчитывал прикончить меня этим ударом, потому что в следующее мгновение ошалело уставился на меня, снисходительно улыбающуюся, а потом и на свой здоровенный кулак. Я уже решила для себя, что если он попробует сделать это ещё раз, то придётся успокаивать его по-другому. Но он лишь кисло усмехнулся и проговорил:

– Нервы ни к черту… Мазать начал. На работе тоже все не клеится…

Глаза его, не видящие ничего вокруг, остановились на мне. Я видела расширенные зрачки, кровавые прожилки на белках, окружённых воспалёнными веками, и никак не могла понять, что происходит в душе этого человека. Или он очень устал, или тоже был сумасшедшим. Во всяком случае, вёл он себя странно.

Ему бы давно уже вытащить пистолет, который топорщился под пиджаком, и всадить в меня всю обойму, а он почему-то этого не делал. Может, ему хотелось выговориться кому-то, излить душу, перед тем как убьёт? Тем паче что я, по идее, все равно никому ничего не смогу рассказать. Чтобы поскорее прояснить этот вопрос, я решила его немного позлить.

– Ничего, теперь отдохнёте, – с сочувствием сказала я, бросив взгляд на Лауру.

Если бы ему не мешал стул, он бы бросился на меня всем телом, а так к моему горлу потянулись только его руки, длинные, с могучими ладонями.

– Ах ты, дрянь! – прохрипел он. – Я ж тебя удавлю сейчас!

Я резко отстранилась назад, его клешни сомкнулись перед моим горлом, он дёрнулся вперёд, стул наклонился и чуть не упал на мои ноги. Чудом удержав равновесие, он остался сидеть на месте, и только ноздри его раздувались, как у взмыленного жеребца, и из глаз вылетали молнии. Сцепив в замок пальцы, он с силой ударил по спинке, чуть не переломив её пополам, и с горечью воскликнул:

– Проклятье! Ничего уже не получается! Что со мной происходит?

– Вы слышали о божьем наказании? – серьёзно спросила я, возвращаясь в исходное положение.

– Да, а что? – насторожился он.

– Так вот, оно сидит перед вами. Считайте, что я – кара небесная. Вы не сможете меня убить, так что не пытайтесь. Что бы вы ни делали, я все равно буду сидеть вот так перед вами и смотреть в вашу чёрную Душу, пока в ней не проснётся совесть и не испепелит вас своим огнём…

– Да я тебя сейчас… – и он все-таки полез за оружием.

Есть один такой хитрый приём, что-то типа фокуса, когда у человека на его глазах вытаскивают из кармана бумажник и он ничего не видит. Акира тоже сделал из нас своего рода фокусников – мы так же быстро двигались, с той лишь разницей, что делали это не для развлечения публики, а для защиты от нападения или для нанесения удара. Взмахнув перед его глазами рукой, чтобы он моргнул, в следующее мгновение я выдернула из его кобуры пистолет, за который он ещё не успел взяться, и когда он открыл глаза, то увидел направленное в них дуло собственного браунинга. Он даже удивиться не смог. Только тупо уставился на оружие, машинально ощупывая опустевшую кобуру под мышкой, и губы его при этом мелко подрагивали.

– Вы ведь умный человек, – с упрёком проговорила я. – Неужели вам непременно нужно сломать руку или выбить пару зубов, чтобы вы поняли, что я не шучу. Не я ваша пленница, а вы мой пленник. Но я не такая, как вы, и не хочу махать руками в доказательство своей правоты. Я готова выслушать вас и попытаться помочь, если это ещё возможно. Успокойтесь и расскажите, что тут у вас происходит.

Не сводя с него глаз, я отвела руку и бросила пистолет за спинку дивана. Генерал вдруг обмяк, глаза его потухли, руки безвольно упали на колени, а изо рта вырвался тихий хрип:

– Дерьмо все… Устал я уже. И… не знаю, что делать. Хотел тебя убить, а не получилось. Странно, да? – Он поднял глаза, и я увидела в них страшную усталость и боль. – Но я все равно найду в себе силы и прикончу тебя.

Я обязан это сделать, слышишь? Во имя памяти дочери. Иначе она меня проклянёт.

И я сделаю это! – выкрикнул он вдруг, ударив кулаком по стулу. – И будь я проклят! Иначе все пойдёт прахом! Видишь? – Он поднёс к моему носу сжатый кулак величиной с арбуз. – Вот этим орудием я должен был убить тебя с одного раза! Ты даже боли бы не почувствовала. Мне не нужно делать рогатки из трусов, чтобы убивать пуговицами! Я здоров, как бык, не веришь?

Я благоразумно промолчала.

– Что-о, не веришь?! – взвился он, но тут же снова успокоился и с дрожью в голосе проговорил:

– Да, может быть, ты и права. Только не смотри на меня – мне не по себе. Я расскажу, если так. Давно уже хотел рассказать, да все некому. А потом все же прикончу тебя – выбора у меня нет. Договорились?

Он был совершенно серьёзен. И я серьёзно ответила:

– Договорились.

Прищурившись, он поискал в моих глазах издёвку, но не нашёл, успокоился и ровным голосом начал:

– Моя жена была наркоманкой… Я ей никогда этого не запрещал.

Переезды, учения, походы – для красивой женщины это трудно. Но она была со мной, никогда не бросала. – Он усмехнулся. – Изменяла только. Мне докладывали, с кем, сколько раз… А я потом с ними разбирался. Жалели, что на свет родились, ублюдки. Избивал до полусмерти, подонков. Даже старших по званию. А младших потом ещё и со свету сживал. Никому не прощал. Но Гелла ничего не знала. Это ещё в Узбекистане началось, я там командиром роты был. Анаши там как грязи. Ну Гелла и пристрастилась. Сначала травка, потом таблетки для кайфа, затем уколы – я ей все доставал, чтобы не хандрила. Думал, просто увлечение, для настроения, пройдёт… А потом, когда меня уже сюда перевели, в Генштаб, Клава родилась…

Он надолго замолчал, уставившись на меня, а я сидела, застыв, и считала морщины на его лице. В принципе, мне уже было все ясно. Его, конечно, не посадят, если он не выкинет ещё что-нибудь, но из своего Генштаба он вылетит со скоростью пули – это точно.

– Через два года Гелла умерла, – заговорил он вновь, будто сам с собой.

– От передозировки. Когда поняла, что дочь не совсем нормальная, нервы не выдержали, вот и вколола себе большую дозу. Ну, думаю, крест у меня такой по жизни – расплачиваться за глупости. И начал расплачиваться. Здесь же, на этой даче. Мне она от одного гэбэшника перешла. Не знаю, что уж он здесь творил, но дряни всякой понастроил, это точно. Типа ямы той. Клава, когда выросла, первой в неё гувернантку посадила. Ненавидела её за что-то. Дочери ведь в обычную школу нельзя было ходить, поэтому я учителей нанимал за бешеные деньги. А кто пойдёт к такой? Но ходили… Мне она потом сказала, что гувернантка просто сбежала. Через полгода случайно там останки обнаружил. По одежде узнал. И ничего, никто не догадался. – Он довольно хмыкнул. – Да и кто на меня, хозяина жизни, подумает? О Клавдии вообще никто почти не знал. Ей тогда, помню, тринадцать стукнуло, первые месячные пошли. С тех пор и началось. Стала мне высказывать, что я в её внешности виноват, что имя плохое дал и все такое…