Человек находит друга - Конрад Захариас Лоренц

предыдущих хозяев. Первое время попугай просто не мог осознать, что нет больше оков и можно двигаться свободно. Было жалко смотреть на эту гордую птицу, которая, сидя на ветке, то и дело готовилась взлететь и не решалась, ибо не верила, что она уже не на цепочке. Когда же она наконец преодолела эту внутреннюю скованность, то стала чрезвычайно живым и энергичным существом и очень привязалась ко мне. Утром, как только попугаю разрешалось покинуть комнату, в которую мы еще запирали его на ночь, он сразу же летел разыскивать меня, проявляя при этом удивительную сообразительность. В чрезвычайно короткое время птица уяснила себе, где можно вернее всего найти меня. Первым делом попугай влетал в окно моей спальни и, не найдя меня там, вел свою разведку все шире и шире. В результате несколько раз он терял обратную дорогу. Поэтому мои помощники подучили строгую инструкцию — не выпускать попугая в то время, пока я нахожусь в отлучке.

В одну июньскую субботу я сошел с венского поезда в Альтенберге, окруженный толпой туристов, приехавших, как обычно бывает летом в конце недели, на купание в нашу деревню. Я сделал всего несколько шагов по улице среди толпы, не успевшей еще поредеть, когда высоко в воздухе увидел какую-то странную птицу. Она медленно, размеренно взмахивала крыльями и время от времени подолгу парила. Она казалась слишком массивной для сарыча[31]. Эго не был и аист — он крупнее, кроме того, у аиста, летящего даже на такой высоте, были бы видны длинные ноги и шея. Птица сделала внезапный поворот, и садящееся солнце на мгновение осветило нижнюю сторону больших крыльев, которые блеснули, словно звезды в голубом небе. Птица была белой. Господи, да ведь это мой какаду! Равномерные движения его крыльев ясно указывали, что попугай собрался лететь далеко. Что же делать? Должен ли я позвать птицу? Кстати, слышали ли вы когда-нибудь призывный крик большого желтохохлого какаду? Нет? Но вы, вероятно, слышали крик свиньи, убиваемой старым дедовским способом. Представьте же себе этот крик в его наиболее громком варианте, переданный через микрофон и усиленный в несколько раз хорошим громкоговорителем. Человек может с успехом имитировать этот звук, если во всю силу своего голоса проревет: «О-ах!»; правда, это всегда будет звучать слабее, чем настоящий крик какаду.

Я уже мог удостовериться раньше, что какаду признает эту имитацию и немедленно подчиняется призыву. Но получится ли это на таком большом расстоянии? Птицам всегда стоит большого труда решиться на то, чтобы резко спуститься вниз под прямым углом к траектории полета. Кричать или не кричать, вот в чем вопрос. Если я издам вопль и птица спустится ко мне, все будет прекрасно, но если она спокойно помчится дальше под облаками, как объясню я свою «песню» окружающим. В конце концов я все-таки закричал. Люди вокруг меня тихо остановились, пригвожденные к месту. Попугай на мгновение замешкался с распростертыми крыльями, затем сложил их и, спикировав, опустился на мою руку. Еще раз я оказался хозяином положения.

В другой раз шалости моего какаду заставили меня не на шутку перепугаться. Мой отец, в то время уже старый человек, использовал для своего послеобеденного отдыха ступеньки террасы на юго-западной стороне нашего дома. Будучи знаком с медициной, я никогда не был в восторге от того, что он ежедневно подвергает себя действию ослепительного полуденного солнца. Однажды, как раз во время сиесты, я услышал крепкую кавалерийскую ругань, доносившуюся с того места, где отец имел обыкновение отдыхать. Обежав вокруг угла дома, я увидел старого джентльмена — он стоял согнувшись и крепко обхватив руками свою талию. «Боже мой, ты заболел?!» — «Нет, — последовал раздраженный ответ, — я не заболел, но пока я спал, это проклятое создание откусило все пуговицы на моих брюках!» И это действительно было так Свидетели этой сцены обнаружили на ступеньках полное очертание старого профессора, выложенное из пуговиц: здесь — рукава, тут жилет, а вот, вне всякого сомнения, пуговицы от его брюк.

Одну из шалостей нашего какаду можно было приравнять по проявленной птицей прихотливой изобретательности к выходкам обезьян или даже человеческих детей. Все началось с той пылкой любви, которую попугай питал к моей матери. Мама летом проводила много времени в саду и постоянно вязала здесь. Какаду, казалось, совершенно отчетливо представлял себе, как устроен мягкий моток шерсти. Он часто ловил клювом свободный конец нити и стремительно взлетал, распутывая за собой клубок Подобно бумажному змею с длинным хвостом, он летел вверх, а затем начинал описывать правильные круги вокруг старой липы, росшей перед фасадом нашего дома. Однажды, когда поблизости не было никого, кто мог бы остановить эту игру, попугай опутал все дерево до самой вершины красивыми яркими прядями шерсти, которую уже невозможно было выпутать из пышной листвы. Наши гости обычно останавливались перед этим деревом в немом изумлении. Они не могли понять, кто и зачем украсил его подобным образом.

Попугай обычно ухаживал за моей матерью, совершая вокруг нее свой экзотический танец, складывая и вновь разворачивая великолепный хохол, и преследовал ее повсюду. Он разыскивал ее столь же неутомимо, как некогда разыскивал меня. У матери было не менее четырех сестер. Однажды все они и несколько их приятельниц, пожилых леди, собрались на чаепитие на веранде нашего дома. Они сидели за огромным столом, перед ними стояло блюдо с ароматной доморощенной вишней, а в центре стола — большая и очень мелкая чаша с сахарной пудрой. Какаду, который в это время, случайно или намеренно, пролетал мимо, заметил маму, председательствовавшую за праздничным столом. В следующий момент попугай в довольно рискованном броске протиснулся в дверь, проем которой был достаточно широк, но все же уже, чем размах крыльев птицы. Какаду намеревался сесть на стол возле матери, где привык находиться в то время, пока она вязала. Но на его обычном пути оказалось множество препятствий, к тому же он вдруг оказался в центре кружка незнакомых ему людей. Он оценивал ситуацию, резко затормозив в воздухе и трепеща крыльями над столом, подобно вертолету. Затем вдруг повернулся кругом и в следующее мгновение исчез. Исчез также и сахар из мелкого блюда — все до последней крошки было сдуто взмахами крыльев попугая. А вокруг стола сидели семь напудренных леди. Их лица были белы как снег, а глаза плотно зажмурены. Это было великолепное зрелище!