Царь живых - Виктор Точинов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 59 60 61 62 63 64 65 66 67 ... 73
Перейти на страницу:

Парма.

Хибара неподалеку от берега. Неказистая, но крепкая. Из лиственничных бревен – а они здесь редкость. Гаврилыч привез их издалека, из низовьев, по Печоре и Кулому…

Рука чертит воздух в приветствии. Адель наклоняет голову.

– Здесь жил великий из сильных… Хайле, Гавриил!

Кажется – издалека, из непредставимой Бездны, – эхо ответа.

Иван вспоминает Гаврилыча. Неисповедимы пути… Этот постоянно пьяный старик…

Стоп! Пьяный? Иван, часто бывавший у родни в Парме, не раз видел Гаврилыча выпивающим. Да и многие видели. Любил пить на виду, в компании. В любой компании. Но пьяным… Нет, пожалуй, никто и никогда не видел старого браконьера валяющимся в алкогольном сне – а подобное зрелище и для Пармы, и для Усть-Кулома более чем обыденное, пили здесь всегда крепко, блаженно дрыхнущим на земле алкашом не удивишь никого. Но Гаврилыч… Даже шатающимся после выпитого старика не видели.

Стоп! Снова стоп!! Старик?! Седая щетина, морщины на загорелом лице – пацану Ване казался стариком, понятно, но дело не в этом… Иван увидел Гаврилыча в первый раз больше двадцати лет назад, приехав мальчишкой в Парму, в гости к тетке. Выглядел тот лет на пятьдесят с лишним – тогда. Значит… Значит, при их последней встрече, два года назад, в Усть-Куломе, на похоронах матери Ивана, – должно было Гаврилычу по меньшей мере перевалить за семьдесят. Должно было… Только…

Только выглядел он на те же пятьдесят с чем-то лет – крепкий мужик, не поддающийся старости. Вот так… Можно, конечно, предположить, что много лет назад, когда ничего о себе, кроме имени, не помнящий Гаврилыч вышел из лесотундры, лицо его небывало, лет на тридцать – сорок, старили следы свежих страшных ожогов и еще более свежего и страшного обморожения. Можно. Заодно можно придумать, почему следы эти постепенно и без следа рассосались….

…Иван не знает, что у Гавриила, прозванного в Парме Гаврилычем, полностью пропали не только шрамы от ожогов и обморожений – гораздо раньше точно так же исчез след от выбившей глаз и вдребезги раскурочившей правую половину головы пули. Пулеметной пули.

Потому что расстреливали их из пулеметов…

Гедонье. Семьдесят лет назад.

Расстреливали их из пулеметов – из двух старых максимок и пяти новеньких дегтяревских ручников (они уже четыре года, на год раньше, чем в РККА, сменили в Конторе старые добрые льюисы для проведения массовых акций).

Расстреливали всех – и уцелевших, и раненых, и даже павших: о загадочной живучести гедеоновцев слухи ходили самые странные.

Расстреливали заодно и стариков, и подростков, и женщин с детьми – но лишь тех, кто наотрез отказался грузиться на баржу, прицепленную к паровому буксиру с гордым именем “Товарищ Рудзутак”.

Расстреливали на краю неширокой и неглубокой лощины, промытой сбегавшими к Кулому вешними водами, – возиться и рыть в мерзлоте предписанную специнструкцией братскую могилу, конечно, не стоило – в сотнях километров от ближайшего жилья смешно и глупо. Расстреливали на краю лощины, сбрасывали вниз и, закончив, кое-как присыпали – соскобленной с южных склонов пригорков чуть оттаявшей землей да головешками с догоревших пожарищ…

Расстреливали тщательно – но все равно казалось, что кроваво-горелое месиво на дне лощины дышит, шевелится – словно кто-то не желает умереть и готовится восстать и вновь сразиться со своими убийцами. Это давило на нервы – и лишь железная воля командира удерживала карателей от немедленного отплытия – а тот не хотел уходить, не найдя того, что искал, – того, что увидеть и взять мог только он… Поиски не принесли результата – на третий день “Товарищ Рудзутак” задымил вниз по реке.

Затянутый в черную кожу командир стоял на носу буксира. Курил. На вид был он лет тридцати. Но внимательно взглянув в глаза его – серо-стальные, с неприятным красным оттенком, – умеющий читать по глазам мог понять, что командир гораздо старше.

Тогда они, эти кроваво-серые глаза, еще не спали.

Парма. Сейчас.

– Смотри внимательно, Страж! Это должно быть здесь…

Иван смотрит. И изумляется. Из хибары вынесено все. Все мало-мальски ценное; лишь на стенах рваные сети – память о последнем увлечении Ловца Душ Человеческих.

Но!

На полу, на самом видном месте, сверкает и переливается это. Маленький кинжал с рукоятью в форме распятия. Серебряный кинжал.

Иван нагибается. Не решается прикоснуться. Почему никто не унес? Что-то не так. Глаза Адель широко открыты. Она смотрит вниз, на грубо струганные доски пола. Над которыми наклонился Иван. Смотрит мимо кинжала…

Рука Ивана тянется. И останавливается. Он выпрямляется.

– Почему ты говоришь – зло.?Ведь оно… кинжал?

– Это – оружие Стражей. У него нет имени. Иные называют это Мечом Господним и думают, что оно дает силу Господа. Все не так, сила в руке… В твоей руке, Страж…

Вот как. Меч Господень, не больше и не меньше… Маловат твой Меч, Господи…

– Ты уверена, что оно лежит для меня? И почему никто не забрал? Раньше?

– Да. Гавриил хранил его для тебя. И никому не дано видеть это. И удержать в руках.

– А сам… Гаврилыч?

Назвать старика Гавриилом не поворачивался язык.

– Гавриил когда-то был Первым Стражем… В руках его это обращалось мечом из света и пламени. И пронзало Небо и Землю. Очень давно…

Гаврилыч, пронзающий небо и землю… Да-а… Но она не лгала. Никогда и ни в чем она ему не лгала.

Ну что же, Страж… Пора на пост… Бери оружие сам, раз разводящий тебя не дождался.

– Бери оружие, Страж. Бери левой рукой.

– А какой же еще? Я левша.

– Это всегда будет на твоей ладони. Невидимое другим и не мешающее тебе. Достаточно сжать пальцы… Страж нагнулся. Взял оружие. Трубы пели.

Сыктывкар. Аэровокзал.

Печора не принимала. Ухта не принимала. Усинск не принимал.

И, конечно, не принимал Усть-Кулом. Он был слишком близко – каких-то сорок километров – от центра гигантского облачного купола, повисшего над землей неподвижно. И низко. А центр – был в Парме.

Самолеты не летали.

Авиаторы матерились.

Синоптики чесали в затылках.

Наташа металась по аэропорту потерявшей детеныша тигрицей.

Она нашла людей. Она умоляла. Она грозила. Она плакала. Она пыталась расцарапать чье-то лицо и пыталась отдаться. Она встала на колени.

Она улетела в перегруженном вертолете.

Кому-то пришлось остаться.

Вертолет полз между облаками и лесотундрой – и ему было тесно.

Полз в Усть-Кулом.

1 ... 59 60 61 62 63 64 65 66 67 ... 73
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?