Крутые парни не танцуют - Норман Мейлер
Шрифт:
Интервал:
– Да, – сказал я, – Пэтти Эрлин. Она была замужем за одним тамошним священником. Еще он работал футбольным тренером в средней школе и хиропрактиком. В объявлении, правда, отрекомендовался гинекологом. Потом он сказал мне: «Это приманка. Ни одна американская юбка не устоит против такого обмена, если думает заполучить акушера». Это был длинный, нескладный пожилой мужик с большим аппаратом, по крайней мере так мне потом сказала подруга. К моему удивлению, они отлично спелись. С другой стороны, Пэтти Эрлин была рада познакомиться с настоящим барменом из Нью-Йорка. – Я оборвал речь. Мне стало неловко от своей разговорчивости. Я явно перестал следить за его вниманием.
– И она сделала это с тобой в первую же ночь?
Видимо, насчет его внимания беспокоиться не стоило.
– Да, – сказал я, – такой ночи, как та, у нас никогда больше не было. Мы оказались прямо созданы друг для друга. – Пусть живет с этим, подумал я, когда меня не станет.
– Она делала все?
– Более или менее.
– Более?
– Допустим.
– А в Тампе она уже не заходила так далеко?
– Нет, – солгал я.
– Ты лжешь, – сказал он.
Я не хотел, чтобы он выстрелил снова. Мне пришло в голову, что его добрый папаша Микс, наверное, частенько бил Уодли без предупреждения.
– Ты выдержишь правду? – спросил я.
– Богатым всегда лгут, – сказал он. – Но я готов жить с любой правдой, даже самой неудобоваримой, – это для меня дело чести.
– Хорошо, – сказал я, – это бывало и в Тампе.
– Когда? – спросил он. – В каких случаях?
– Когда она уговаривала меня убить тебя.
Так я не рисковал еще ни разу. Но Уодли был человеком слова. Он кивнул, соглашаясь с истинностью сказанного.
– Я догадывался, – промолвил он. – Да, конечно, – добавил он, – потому она и дала тебе такое прозвище.
Я не сказал ему, что после той ночи в Северной Каролине Пэтти Ларейн некоторое время писала мне. Похоже было, что, когда я вернулся в Нью-Йорк, та ночь не давала ей покоя. Она точно хотела стереть со своих губ всякую память о ней. «Задница» – так называла она меня в своих письмах. «Милый задница», – начинала она, или: «Привет, задница». И это прекратилось только вместе с письмами. Что произошло примерно через год после того, как я угодил в тюрьму. За решеткой я не мог допустить, чтобы меня называли такими именами, и перестал отвечать, так что на этом переписка оборвалась. Жизнь развела нас в стороны. Потом, спустя несколько лет, стоя как-то вечером в одном из баров Тампы, я почувствовал на плече чью-то руку и, обернувшись, увидел красавицу блондинку, роскошно одетую, которая сказала: «Хелло, задница». Передо мной словно предстала внушительная печать самого Случая.
– Наверное, она по-настоящему хотела убить меня, – сказал Уодли.
– Ты должен посмотреть правде в глаза.
Он заплакал. Он крепился уже очень долго, и теперь его наконец прорвало. К моему удивлению, я был тронут – вернее, только половина меня. Другая половина будто оцепенела, напрягшись: сейчас каждое движение было опасно, как никогда.
Через несколько минут он сказал:
– Я плачу в первый раз после того, как меня выгнали из Экзетера.
– Неужели? – сказал я. – А со мной это случается.
– Ты можешь себе это позволить, – сказал он. – В тебе есть мужское, на которое можно опереться. А я по большей части сам себя создал.
Я оставил это висеть в воздухе.
– Как вы с Пэтти сошлись опять? – спросил я.
– Она написала мне. Это было через пару лет после нашего развода. Я имею полное право ненавидеть ее, говорила она в письме, но она без меня скучает. Я сказал себе: у нее кончились деньги. И выбросил письмо.
– Разве Пэтти не достался хороший куш после суда?
– Ей пришлось согласиться на небольшую часть капитала. Иначе мои адвокаты промурыжили бы ее апелляциями до гроба. Она не могла ждать. Я думал, ты в курсе.
– Мы с ней финансовые вопросы не обсуждали.
– Ты просто жил за ее счет?
– Я хотел стать писателем. Меня это не угнетало.
– Ты хорошо писал?
– Мои мысли были слишком заняты ею, чтобы писать так хорошо, как я надеялся.
– Может быть, ты все-таки бармен, – сказал Уодли.
– Может быть.
– И ты не знал, как у нее с деньгами?
– Ты хочешь сказать, что она разорилась?
– У нее не было чутья, которое помогает правильно вкладывать деньги. Провинциальная закваска мешала ей прислушиваться к разумным советам. Я думаю, она начала понимать, что впереди долгие годы ограничений.
– И потому стала писать тебе.
– Я держался сколько мог. Затем ответил. Ты знал, что у нее есть другой почтовый ящик в Труро? – спросил Уодли.
– Понятия не имел.
– Завязалась переписка. Через какое-то время она выдала свой интерес. Ей хотелось купить усадьбу Парамессидеса. По-моему, этот дом напоминал ей обо всем том, что она потеряла в Тампе.
– И ты играл на ее желании?
– Я хотел истерзать все четыре камеры ее сердца. Конечно, я играл с ней. Два года я то подогревал ее надежды, то разрушал их снова.
– И все это время я думал, что ее жуткие депрессии – моя вина.
– Тщеславие – твой порок, – сказал Уодли. – Но не мой. Я постоянно твердил себе, что вернуться к ней – это все равно что вернуться к дьяволу. Но я тосковал по ней. У меня еще оставалась надежда, что ее и правда немного ко мне тянет. – Он потопал по песку ногами. – Ты удивлен?
– Она никогда не говорила о тебе ничего хорошего.
– Как и о тебе. Самой неприятной чертой характера Пэтти была привычка всех охаивать. Если тебе нужен человек, по-настоящему лишенный сострадания, ищи добропорядочного христианина.
– Может быть, потому она была так хороша в остальном.
– Конечно, – сказал Уодли. Он закашлялся от холода. – Знаешь, что я ублажал ее как надо?
– Нет, – сказал я. – Она никогда мне не говорила.
– Тем не менее. Ни одна лесбиянка со мной не сравнялась бы. Иногда я прямо героем себя чувствовал.
– Что произошло, когда она приехала в Тампу с Тесаком Грином?
– Я не огорчился, – сказал Уодли. – Подумал, что это умно с ее стороны. Если бы после стольких лет она появилась у меня на пороге одна, это было бы уж очень подозрительно. А так мы чудно провели время. Тесак может по-всякому. Мы баловались втроем.
– И ты спокойно смотрел на Пэтти с другим партнером?
– Я всегда говорил: за сексуальной наивностью иди к ирландцу. С чего мне было страдать? Когда я был в Пэтти, Тесак был во мне. Кто не испытал этой маленькой радости, тот не жил по-настоящему.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!