Шарлотта Корде - Елена Морозова

Как написал Т. Карлейль, вечером 13 июля «прекраснейшее и презреннейшее столкнулись и уничтожили друг друга». Удар кинжала, прервавший жизнь Марата и Шарлотты Корде, произвел взрыв страстей, заставил людей выплеснуть наружу чувства, накопившиеся за четыре года революции. Кто-то, одурманенный кровожадными статьями Марата и экзальтированными речами его сторонников, в

озможно, действительно испытывал растерянность и страх: кто же теперь будет указывать народу его врагов? Кто-то, наоборот, радовался, полагая, что, лишившись основного подстрекателя и экстремиста, Гора прислушается к здравомыслящим депутатам и начнет наконец устанавливать царство законности. У остававшихся в Конвенте семидесяти трех депутатов-жирондистов также появились надежды на перемены. Но надежды оказались мимолетными: исступление, охватившее людей, жаждавших воскурять фимиам своему кумиру, сулило времена еще более жестокие.

Культ Марата был замешан на истерии, лицемерии и смерти. Нодье, которому в 1793 году исполнилось тринадцать лет, вспоминает первые уроки политического лицемерия, полученные им, когда в его родной город Безансон пришло известие о гибели Марата:

«— Марат — чудовище, — холодно произнесла Жюли[92].

— И слава богу, — повторил я слова своего учителя. — Если бы Марат был человеком, нам пришлось бы краснеть, что мы люди.

Б.[93] нахмурился и, обернувшись к нам, сказал, что за такие слова они все могут лишиться головы. И добавил: "Марат — не чудовище, он мелок, а потому не войдет в историю как великий злодей. Он не чудовище, он маньяк, разъяренный невежда. И все в Конвенте так считают. Но он нужен нам как посредник между нами и той низкой чернью, отвратительной чернью, чьи интересы он защищает. С помощью его мы держим эту чернь в руках и грозим ей этой гарпией". Так я получил свой первый урок политики.

Когда мы подъехали к особняку, где селили прибывших эмиссаров Конвента, мы увидели толпу патриотов, многие из которых рыдали от ярости и громко призывали к мести. Мы узнали, что в Париже Шарлотта Корде убила Марата.

Б. опустился в кресло, поднес руки к глазам, отнял их, дабы все увидели, что они красны от слез, и начал выражать патриотическое отчаяние: "О, мой друг, мой брат, почему я не встал между тобой и клинком убийцы? О, мудрый и божественный Марат!" — восклицал он. И толпа почтительно разошлась.

— Прощай, талисман Горы! — сказал Шампионне[94]. — Гора потеряла свою Горгону.

— Вы все просто дети! Она ничего не потеряла! Лепелетье уже затаскан до дыр. Мумия за мумию, нам был нужен мученик, и мы его получили, — ответил Б.».

В Конвент действительно поступило предложение от одной из парижских секций забальзамировать тело Марата, превратить его в мумию и возить его по всей Франции. Художник Давид, отвечавший за организацию похорон Друга народа и задумавший церемонию в античном духе, немедленно принял решение о бальзамировании, дабы выставить тело Марата на обозрение хотя бы парижан. Но на жаре тело стало разлагаться с такой ужасающей быстротой, что процедуру бальзамирования пришлось проводить на улице, при постоянном возжигании ароматических смол и трав. Давид хотел представить Марата в той самой позе, в какой его настигла смерть, то есть задрапировав нижнюю часть тела, находившуюся в ванне, и выставив верхнюю, с рукой, еще сжимавшей перо. Руку пришлось взять у более свежего покойника; чтобы закрыть рот, пришлось отрезать кончик языка. По словам одного из очевидцев, покрытое лаком тело Марата напоминало чудовищную зеленую рыбу, сверкавшую серебристой чешуей. В стремлении продемонстрировать санкюлотам разлагавшееся тело человека, при жизни страдавшего от экземы, чесотки и, как писали некоторые, от сифилиса, было что-то противоестественное и жуткое.

Издатель «Революсьон де Пари» Прюдом рассказывал, что примерно за час до убийства Друга народа к нему пришел некий гражданин Пио и взволнованно сообщил: он только что побывал у Марата и сказал журналисту, что французы стонут под гнетом тирании нынешнего правительства, на что Марат ответил ему: «Сегодня Францией правят дураки. Стране нужен диктатор, но чтобы диктатор смог стать у руля власти, нужно проливать кровь, и не каплями, а потоками». «Я стоял возле ванны, где сидел Марат, — продолжал Пио, — смотрел на него и понимал, что жить ему осталось не больше месяца». Следовательно, заключал Прюдом, убийство, совершенное Шарлоттой, оказалось совершенно бесполезным. Еще Прюдом утверждал, что за два дня до убийства Марата его вечером посетила Шарлотта Корде и за время их беседы он успел убедиться, сколь твердым характером обладала девушка и сколь сильно она ненавидела тиранию. О том, посвятила ли она его в свои планы, Прюдом умолчал. Впрочем, правдивость его рассказа вызвала большие сомнения.

Зафиксированный летописцами рассказ, даже если он и является плодом фантазии Прюдома, свидетельствует об одном: к моменту гибели позиции Марата как политического лидера сильно пошатнулись, и его союзники втайне считали дни, когда, наконец, болезнь окончательно выведет его из строя. Марат внушал страх, но теперь, когда он перестал существовать, все с восторгом бросились воздавать ему поистине королевские почести.

Против помпезных похорон выступил Робеспьер, считавший, что обсуждение состояния тела Марата и способов увековечения его памяти наносит делу республики только вред:

«Знаете ли вы, какое впечатление производит на человеческое сердце зрелище похоронной церемонии? Глядя на нее, народ думает, что друзья свободы таким образом как бы возмещают понесенную потерю и что отныне они не обязаны отомстить за нее; они удовлетворяются отданными добродетельному человеку почестями, желание отомстить за него потухает в их сердцах, равнодушие следует за энтузиазмом, и память о нем рискует быть забытой. Надо, чтобы убийцы Марата и Лепелетье искупили на площади Революции свое ужасное преступление. Пособники тирании, вероломные депутаты, развернувшие знамя мятежа, те, кто постоянно точит нож над головой народа, кто погубил родину и некоторых сынов ее, должны ответить нам своей кровью».

Несмотря на предсказанные Робеспьером гибельные последствия, пышные похоронные торжества состоялись. «Пособники тирании» расплатились потоками своей крови. «Отряды Марата», организованные комиссаром Конвента Каррье, посланным усмирять жителей Нанта за сочувствие вандейцам, с конца 1793-го и до конца февраля 1794 года уничтожили около десяти тысяч человек. Каррье получил прозвище «Нантского утопителя» — за то, что связывал попарно мужчин и женщин и бросал их в воду. Сам Каррье называл изобретенный им способ истребления неугодных «республиканской свадьбой», ибо предпочитал связывать женщин с неприсягнувшими священниками. Тех, кто пытался всплыть, добивали «отряды Марата».