Криминальные прогулки - Фридрих Незнанский

Но Садчиков и не думал возражать. Он слушал Вячеслава Витальевича притаившись, будто зверь в норе, и продолжал оценивать обстановку не зрением и слухом, а исключительно обонянием.

Ему показалось, что теперь в кабинете запахло жареным.

И еще ему показалось, вернее, не показалось, а он ясно увидел, что мэр его боится.

Боится!

Самооуспокаивающая мантра: «Корневу никто не поверит, потому что он белобилетник!» – была враз забыта Вячеславом Витальевичем, и теперь он содрогался от мысли, что Витя сдаст Андрея Петровича, а Андрей Петрович… Тут мэр переводил дух и изо всех сил заставлял себя уверовать в благородство Андрея Петровича, который не потянет за собой на нары и его – Вячеслава Витальевича… и не мог.

Ну как же – не потянет! Потянет! Потянет, гнида…

И Семенов исподлобья смотрел на Садчикова, даже не пытаясь скрыть своих чувств.

Но и Садчиков смотрел на Семенова не по-доброму. Вернее, он не то чтобы смотрел, он обнюхивал мэра, как волк издалека обнюхивает охотника, собирающегося перезарядить ружье: ну что – пахнет ли новыми патронами? Или кончились они?

Патроны у мэра были. И Андрей Петрович унюхал, что на каждом из этих патронов густыми черными чернилами перьевого «паркера» мэра выведено: «Смерть Садчикову!»

«Я уже не жилец… – понял Андрей Петрович. – Он убьет меня…»

Однако Садчиков не стал рвать на себе рубаху и орать, что, падла буду, не расколюсь. Зачем? Это же бесполезно – мэр напуган так, что не поверит никаким обещаниям и даже наоборот – еще сильнее утвердится в своем решении убрать Андрея Петровича на два метра под землю.

«Так что не надо истерик… – подумал Садчиков. – Не надо…»

Между тем Вячеслав Витальевич снова склонился над комиксами и, послюнявив палец, перебросил последний лист.

– Все… – пробормотал он. – Взяли главаря…

Затем он уронил голову на упертые в стол руки и закрыл глаза.

Андрей Петрович молча поднялся с места и пошел к двери. В его висках стучала кровь.

«У меня теперь один выход… – думал он. – Опередить его… Опередить!»

А Витя в это время кричал через дверь нашедшим его гадам, что он их нюх топтал, и лоб долбал, и даже с мамами их, оказывается, совершал всякие непотребства.

– Может, все-таки скажете, что вам надо? – спрашивал в щель Турецкий.

– Скажу… – обещал Витя и снова включал свою поливалку.

И лишь когда выкричался, то действительно сказал:

– Мне нужна заправленная бензином машина и ключи от нее. Я собираюсь уехать на этой машине далеко-далеко. Бабу я увезу с собой, а когда окажусь в безопасном месте, то отпущу ее. Понятно?

Чего ж тут непонятного…

Турецкий задумался. Взять Витю сейчас не было никакой возможности: лезвие у Ингиного горла холодно поблескивало – это было видно в дверную щель, и тонюсенький металл оберегал Витю лучше всякой брони.

Так что же делать?

Витя еще раз напомнил присутствующим о своих близких отношениях с их матерями и настоятельно потребовал ускорить решение вопроса.

Наконец Турецкий кивнул:

– Хорошо…

Михаил Широков всполошился не на шутку. После того как Екатерина Илларионовна оставила его, он пару раз нервно обошел бильярдную, лупя по столам и стенам кулаками, шарами и чем попало, потом допил текилу и пошел за новой бутылкой.

– Че смеешься, дура?! – ни с того ни с сего налетел он на миловидную барменшу Галочку, встретившую его обворожительной улыбкой.

Галочка вздрогнула и сделала плаксивое лицо. Это неожиданно понравилось директору.

– То-то! – криво усмехнулся он, после чего сам взял бутылку и пошел обратно в бильярдную.

Там он вылакал половину и опьянел окончательно.

– А мне все по хрену! – сказал он столам, шарам и киям. – По хрену мне все, понимаете вы или нет?

Они не понимали.

Тогда Широков решил пойти к тем, кто поймет. Он вышел из бильярдной и схватил за грудки охранника:

– Мне все по хрену!

– Угу! – на всякий случай кивнул охранник.

Широков оставил его и двинулся дальше. По пути ему один за другим попались несколько сотрудников, и всем им он орал одно:

– По хрену мне все! По хрену!

Сотрудники удивленно провожали его взглядом и многозначительно переглядывались: во дурак, мол.

А дурак тем временем уже выходил из здания.

– По хре-ну! – оглашал он прилегающие к развлекательному центру окрестности. – По хре-ну!

Наконец ему это надоело. Он присел на ступеньки крыльца и пьяно уронил голову.

В этот момент из ряда припаркованных возле здания машин выдвинулась синяя «девятка». Она медленно подъехала к крыльцу и остановилась.

Широков захрапел.

Тонированное стекло «девятки» опустилось, и из него выглянуло черное винтовочное дуло.

Широков шевельнулся и пробормотал сквозь сон:

– Мне все по хре…

Когда он договаривал свое «ну», раздался выстрел.

Широков упал лицом вниз и скатился по ступенькам на асфальт.

Дуло винтовки снова скрылось в салоне «девятки», и она тронулась с места, быстро набирая скорость. Едва она исчезла за углом здания, как из-за противоположного угла выскочил зеленый «фиат». Его занесло на повороте, и он чуть не вылетел с парковочной площадки куда-то в кусты, но в последний момент удержался и вырулил-таки куда надо. Как только машина встала в общий ряд, из нее вылезла Екатерина Илларионовна.

Вылезла и сразу все увидела.

Широков лежал на асфальте, но ноги его были задраны на крыльцо, и создавалось впечатление, что это не человеческий труп вовсе, а подвешенная за задние конечности баранья туша, из которой вытекает теплая еще кровь.

– Миша! – завизжала Екатерина Илларионовна, бросаясь в эту кровь на колени и обхватывая пробитую пулей голову мертвого возлюбленного. – Мишенька!

Ей хотелось выть, и она выла, ей хотелось орать, и она орала, ей хотелось рвать себя в рыданиях, и она рвала.

А потом вдруг резко перестала.

– Ну хорошо же… – тяжело проговорила она, после чего поднялась и пошла к своему зеленому «фиату».

Мэр очень обрадовался тому, что Корневу решили дать машину. Ну вот просто очень-очень обрадовался. Даже подпрыгнул в кресле, когда ему позвонил Никитин и сообщил о таком решении Турецкого. С тех пор как начались переговоры, Павел Тимофеевич все время был на связи с мэром, потому что Павел Тимофеевич, как ни крути, хоть и начальник горуправления милиции, а все же не главный человек в городе, а мэр – главный.

– Это же просто прекрасно! – приговаривал Вячеслав Витальевич, ослабляя галстук и расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, как бы в знак того, что и внутри у него чего-то там такое расслабилось и расстегнулось и легкие стали вдыхать шире, не боясь задеть сжавшееся в испуге и забившееся куда-то сердце.