Богемная трилогия - Михаил Левитин

Гости с тревогой посмотрели на Марию.

— Какой позор! — сказала она. — До чего я дожила! Он шутит, — обратилась Мария к гостям. — Переведите, мой брат — большой шутник. У него есть костюм, у него есть рубашки, я слежу за ним, просто у него сегодня такое веселое настроение. Переведите, скорее переведите, а то они обидятся и уйдут.

— Мы никуда не уйдем, — с небольшим акцентом сказал толстый господин, продолжая рассматривать старика. — Нам очень интересно.

— А-а-а, интересно, — сказал старик. — То-то я смотрю, он от меня не отрывается.

— Я тебя сейчас изобью! — злобным шепотом, приблизившись к брату, сказала Мария. — Здесь же при всех изобью.

— Злая сестра, сумасшедший брат — классическая схема, — сказал старик, вставая. — Вы уж извините, я накину на себя что-нибудь.

Он вышел на минуту и вернулся в расшитом золотом толстом бухарском халате. Гости ахнули. Переводчица заулыбалась.

— Нравится? Это халат моего покойного друга профессора Берга. Ничего, если я к вам в таком виде приеду? Не в протокольном, так сказать?

— Ничего, — сказал толстяк, не отводя от старика взгляда. — Вы можете приехать в любом виде.

— Ну да, ну да, — засуетился старик. — Чем бы вас развлечь? Мария, — обратился он к сестре. — Принеси наше богатство.

— Какое богатство?

— Мамину шкатулку. Я хочу, чтобы они увидели, С каким миллионером пытаются иметь дело.

— Ты сумасшедший, не собираюсь я приносить шкатулку.

— Мария, не позорь меня перед гостями, ты сама хотела как лучше.

— Но это мои драгоценности!

— Мария, ты создаешь о нашем доме превратное впечатление, надо же мне их чем-нибудь занять, тащи шкатулку.

— Я тебя убью, покажи им свои картины.

— Мои картины их совершенно не интересуют они даже меня не интересуют, им нужно другое. Хорошо, я сам схожу.

— Сиди! Ну, старый негодяй!.. Извините, пожалуйста, — сказала Мария гостям. — У брата такая причуда. Я сейчас, сейчас.

Она вошла в свою спальню, открыла маленьким ключом дверь черного секретера, где было последнее ее богатство. Она защитила его от старика, не дала раздарить, не дала разодеть очередную его куклу — мамины драгоценности. А теперь своими руками он заставлял принести их гостям, от него можно было ожидать чего угодно, почему он не умер в детстве, почему его не убил и в тюрьме такие же, как он, зачем вернулся, садист, на ее старую голову?

Она посмотрела на фотографию родителей, висящую над ее кроватью. Красавец мужчина с вздернутыми, как у Вильгельма, кончиками пышных усов и аккуратно причесанная женщина с бархатными добрыми глазами. Головка к головке.

— Паразит, — сказала Мария и пошла к гостям.

— Вот, — сказал он, принимая из ее рук шкатулку. — Теперь я буду вам рассказывать. Будьте внимательны и садитесь ко мне поближе. Вы, — обратился он к переводчице, — сядьте со мной рядом, так будет легче переводить. Вот. — Он извлек из шкатулки массивное золотое кольцо. — Это кольцо с сапфиром герцога Бенвенутского Талейрана-Перигора, которое он получил в подарок от Осман-паши и впервые надел на Венском конгрессе, это кольцо принесло счастье человечеству, в нем Талейран заключил мир на выгодных для поверженной Франции условиях. Ну, это вам, конечно, известно.

— Какого Талейрана? — удивилась Мария. — Это кольцо моего отца, он купил его во время Гражданской войны у одного еврея.

— Не обращайте на нее внимания, — сказал старик. — Она не в курсе дела. Не обязательно все переводить. Передайте по кругу.

Кольцо с сапфиром стало оплывать комнату, переходя из рук в руки. Гости зачарованно рассматривали кольцо герцога Бенвенутского Талейрана-Перигора.

— Это ожерелье Марлен Дитрих, — сказал старик. — Она сама подарила его мне, когда увидела одну из моих кукол, сделанных в тюрьме. Я думаю, это не такая уж ценная вещь. То ожерелье, что было на моей кукле, стоило гораздо дороже. Но Дитрих все-таки, сами понимаете.

— Я был знаком с Марлен Дитрих, — сказал толстяк.

— Вот видите…

— Какое ожерелье, какая Марлен Дитрих, когда ты ее видел? — рассвирепела Мария. — Верни вещи обратно в шкатулку!

— Моя сестра не до конца посвящена в историю этой коллекции. Она экономист, человек точных цифр и расчетов, жизнь всегда была моей привилегией.

— При чем тут моя профессия?

— Вот серьги. Видите, какие брильянты маленькие, а граней здесь сотни. Итальянский народ вырвал их из ушей любовницы Муссолини, прежде чем повесить ее за ноги на площади, и передал эти серьги в подарок мне. Вы, конечно, помните, прекрасные, стройные ноги подруги дуче, когда ее повесили вниз головой рядом с ним, фотография обошла весь мир. Что поделаешь, гнев народный!

И в это время погас свет.

Мария опешила только на секунду.

— Руки! — крикнула она. — Руки на стол, немедленно всем руки на стол! Сидеть!

И, выскочив на веранду, схватила керосиновую лампу и тотчас вернулась. Потом зажгла фитиль дрожащими руками и обвела лампой застывшие фигуры гостей.

— Где брильянты? — спросила Мария.

— Они все здесь, — почти заикаясь, ответила переводчица. — Не беспокойтесь, пожалуйста, они не украдут.

— Этого мы знать с вами не можем, — сказала Мария.

— Мария, — сдерживая смех, сказал старик, — ты позоришь нашу славную семью.

— А ты, — начала она, но в это время зажегся свет. Испуганно глядя на Марию, гости положили на стол драгоценности.

— Продолжим, — сказал старик. — Вот монета времен римского императора Антиоха, важна не сама монета и даже не то, что она из чистого золота, важнее, при каких обстоятельствах она была обнаружена и как попала в эту шкатулку… Мария, — обратился он к сестре, — тебе не кажется, что уже можно погасить лампу?

— Да? — сказала Мария. — А если снова погаснет свет?

Тут старик не выдержал и расхохотался так, что в комнате сразу стало легко и весело. Все с обожанием посмотрели на Марию, а толстяк, покачав головой, сказал: «Темперамент».

48

— Что ты можешь сшить мне, Николай? Разве сегодня такой крой, как у адмиральского пиджака, это пиджак наших с тобою отцов, я вытирал о край отцовского пиджака нос, когда плакал, вкусный пиджак, любимый пиджак. Что ты можешь скроить, Николай?

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — бормотал портной, забираясь в подмышки Георгию, щекоча метром ляжки. — Сию секундочку…

А там, забросив метр на шею, быстро и ладненько заносил цифирки в записную книжку.

— Все ясно, — говорил он и уходил шить новый костюм. Ему действительно все было ясно. Он был хороший мастер.

Но почему-то, и это было самое необыкновенное, на примерке ладилось, все было впору Георгию, а вот натягивал уже сшитые брюки — и разлетались пуговицы в разные стороны.