Неуязвимых не существует - Николай Басов

В общем, дело обстояло не так скверно, как можно было ожидать, и куда лучше, чем у трех троллей, которые тут вообще умерли. Но направляясь к следующему коридору, я отлично понимал, что самое трудное мне только предстоит, потому что где-то впереди меня ждала «змейка».

Я бежал по коридору, не обращая внимания на углы и повороты, на темные закутки, кажущиеся подозрительными даже в панорамнике шлема. Сплошь и рядом я проскальзывал через такие куски пространства, которые при любом отношении к собственной жизни все-таки следовало бы исследовать, чтобы не напороться на ловушку, на автоматический пулемет или хитрую мину, поставленную «змейкой».

Причина была в том, что краем сознания я вдруг поймал момент, когда у ребят наверху возникло и укрепилось мнение, что я и Сапегов со своим последним воинством ушли в этот рукав подземелья. А это значило, что у меня оставалось минут пятнадцать-двадцать, после которых они прижмут меня к какой-нибудь стене и прикажут сдаваться. И никуда не денешься, сдамся за милую душу.

Надежда, что они будут исследовать какие-то ответвления коридора и потеряют на этом больше времени, практически не имела права на существование. У них было очень хорошее оборудование слежения, и они определяли, где прошел Сапегов, а следом я, без малейшего затруднения.

Поэтому я и несся, стараясь опередить тех, кто мертвой хваткой висел у меня на хвосте. Я так разогнался, что чуть было не налетел на харьковчанина с разбега. В прямом смысле.

Я вынырнул из коридора в какое-то расширение, скорее по привычке, чем из глубоких соображений, придвинулся к стене, раз уж получил такую возможность, и тут же услышал хлопок. Переливающийся, как всегда бывает в полной темноте, шнур бластера распорол воздух именно там, где я только что находился. И мой хваленый панорамник стал изображать остывающую плазму в воздухе как самый привлекательный для себя объект.

Я не очень нервно, но все-таки поспешно, откатился в угол, прижавшись к полу, как к единственной поверхности, которая могла меня хоть как-то прикрыть. Потом выставил скорчер и стал ждать, пока погаснут желто-зеленые разводы на прозрачной в обычных условиях поверхности моего забрала, которая и служила специальным экраном, совмещенным с тем, что я видел своими глазами. К сожалению, на этот раз своими глазами я не видел ничего, но очень надеялся, что и «змейка» ничего не видит.

Это было важно, иначе жить мне оставалось не слишком долго. Эта девица, холодная, бесшумная и безжалостная, попросту оторвет мне голову, и лишь когда я увижу мир глазами, повисшими в ее руках, без всяких признаков остального тела, мне станет понятно, что произошло. Главное, она была бесшумна, а я шумел. Я знал это наверняка.

Во-первых, я запыхался и никак не мог отдышаться, во-вторых, у меня стучало сердце, а это очень сильный источник помех для тех, кто умеет обострять слух, и наконец, я плохо держал равновесие, а потому не мог двигаться без стука ботинками по полу. К сожалению, я не догадался прихватить с собой из складика, где переодевался, малошумную обувь, и вот теперь должен был за это расплачиваться.

Кроме того, я был как бы изолирован от мира этим шлемом, не чувствовал возможного запаха не менее меня запыхавшегося Сапегова, не мог расслышать его команды, если он их отдавал, не мог засечь его телепатически, почти ничего не мог.

Молчание затянулось, выравнивание моего инфракрасного виденья в панорамнике тоже. Вдруг прозвучал еще один выстрел, в другую, чем нужно, сторону, но снова я не видел ничего, кроме сплошных разводов из двух самых несовместимых цветов спектра. Потом пальба пошла уже почти без перерыва.

Делалось это по двум причинам. Во-первых, Сапегов отлично знал, что я где-то поблизости, но все-таки не могу его достать, а значит, любой мой ответ на его пальбу лишь обозначит мое местонахождение, но ему никак не повредит. Во-вторых, он сбивал мое зрение, единственное, что у меня осталось…

Нет, решил я вдруг, не единственное. Все эти разводы в моем приборе сами по себе лишали меня ориентировки, но создавали отличный фон, на котором «змейка» должна быть видна, как силуэт театра теней на экране. Нужно лишь сделать так, чтобы выстрелы приходились куда-нибудь подальше, чтобы они размывались на возможно большем пространстве.

Я выхватил одну из ослепляющих шашек и швырнул ее в дальний угол зала. Почему я решил, что в том направлении имеется какой-то угол, я не знаю, это решается в бою без участия сознания, на инстинктах, и редко подводит, гораздо реже, чем размышления. Потом я отвернулся и прижал голову к стене, благо теперь скафандр не мешал мне согнуться. Потом ударил взрыв света, по залу прокатился слабый всхлип боли, вероятно, я ослепил «змейку»…

Судя по голосу, она была уже очень близко, может быть, в паре-тройке метров, но я ее все еще не видел. Мельком я даже пожалел, что выключил свет в подземелье. Состоялась бы обычная, вполне конвенциональная перестрелка… Вот только в конвенциональной «змейка» меня бы вполне хладнокровно пристрелила бы. Неуютно как-то становилось при мысли о дуэли с таким созданием. Это все равно что воду ножом резать…

Хватит, решил я, поднял голову и огляделся. Почти тотчас, как по заказу, Сапегов ударил из своего бластерка… И на фоне этого огня, направленного теперь куда-то вверх, наискось через помещение, в котором мы оказались, лишь чуть больше обычной жилой комнаты, я увидел ее. Она была ужасна, чудовищна… Словно комок водорослей, извивающихся в неуловимых, непостижимых мною течениях. И она безостановочно приближалась ко мне.

Я ударил из скорчера, чувствуя, что действую неправильно, что не только обозначаю себя, но и трачу, может быть, последние выстрелы в пустоту… Но палец не мог остановиться, он давил на гашетку, словно его свела судорога.

Потом звонко защелкал ударник в пустом стволе. Все, моя пушка стала бесполезной. Я швырнул ее через зал туда, где взрывался слепящий заряд, и с удовольствием услышал, как Сапегов пальнул в ту же сторону из своего бластера. Он решил, что я очень хитрый и не бросил световую гранату, а положил ее перед собой, чтобы сбить всех с толку и не дать осознать, где я нахожусь на самом деле.

При свете этих выстрелов я огляделся. И увидел… Ее. Она лежала в пяти шагах от меня, значит, когда я поймал ее своими выстрелами, она в самом деле была очень близко, может, на расстоянии сантиметров, а я и не знал. Она еще шевелилась, но в ее движениях уже не было смысла. Я вытащил свой бластер, с огромным облегчением прицелился и выстрелил. Ее голова с длинными, слипшимися то ли от крови, то ли от пота волосами перестала существовать. Я вздохнул и выпрямился.

Оказалось, я все так и сидел в своем углу, у пола, сжавшись, словно неродившийся эмбрион. Осмотрелся. Оставался еще диктатор, но серьезным противником я его не считал. И все-таки он уже стрелял из коридора метрах в сорока от меня, по-прежнему убегая в тщетной надежде спастись. Лучи его оружия больше не слепили меня, и сквозь зашкаливший панорамник я различил у своих ног «Варкуз» – жуткую штуку, которую держал в руках считаные разы. Вообще-то, это был однозарядный бластер, который бил всего на несколько шагов и действовал как объемная бомба, то есть превращал в пепел все, что находилось в шаре, примерно, двух метров в диаметре. Сила его заключалась в том, что от него практически невозможно было спастись, будь я даже в неповрежденном скафандре, от меня в нем осталась бы только запеканка, сделанная из человечины.