Галилей и отрицатели науки - Марио Ливио

Галилей не понял бы концепцию “двух культур” Чарльза Перси Сноу. Мысль о представителях литературной или гуманитарной интеллигенции, образующих отдельную группу, которая исключает ученых-естественников и математиков, была бы ему чужда. Сам он комфортно чувствовал себя в обоих мирах, научном и гуманитарном, высказываясь о произведениях изобразительного искусства и литературы и исполняя музыку с теми же страстью и увлеченностью, которые отличали его научную деятельность. Художественное образование служило фундаментом его интерпретации наблюдений, а также позволяло ему более эффективно распространять информацию о своих открытиях. Более того, Галилей, публиковавший большинство своих работ на простецком, но удобопонятном разговорном итальянском, вместо латыни, являлся прекрасным примером, в терминологии писателя Джона Брокмана, “мыслителя из третьей культуры”[262] – человека, отказывающегося от любых посредников и напрямую контактирующего с интеллигентной публикой.

Давайте задумаемся, как вообще возможно не считать науку неотъемлемой частью человеческой культуры и интеллектуального наследия? В конце концов, наука – это область, в которой можно наблюдать громадный прогресс. Было бы трудно убедительно утверждать, что, скажем, современное искусство однозначно превосходит ренессансное или что поэзия Сапфо уступает стихам Эмили Дикинсон. Напротив, средняя продолжительность жизни в Англии в XVII в. составляла около 35 лет, тогда как сейчас, главным образом благодаря мерам, предпринятым на основе науки, достигает (усредненно для женщин и мужчин) примерно 81 года[263]. Можно также рассмотреть тот факт, что Галилей стал первым, кто правильно охарактеризовал приметы ландшафта на поверхности Луны, тогда как в наше время дюжина астронавтов по ней ходили. Аналогично Антони ван Левенгук, жизнь которого частично пересеклась с жизнью Галилея, основал микробиологию как научную дисциплину и открыл новый биологический вид – микробов. С тех пор, однако, были полностью описаны миллионы биологических видов. Наконец, если Галилея обвиняли в том, что его изыскания в отношении природы материи противоречат библейским описаниям, современные физики-ядерщики смогли открыть все базовые элементы нормальной материи. Этот список научных достижений можно продолжать бесконечно, перечисляя невероятные достижения в изучении как физического и биологического микрокосмов, так и космического макрокосма. Разве этот прогресс не является критически значимой частью одной и только одной человеческой культуры?

Представим, что нам сейчас нужно было бы вступить в контакт с инопланетной галактической цивилизацией, превосходящей земную. Как можно было бы емко сообщить пришельцам (при условии, что они могли бы нас понять) об интеллектуальном и технологическом уровнях нашей цивилизации? Хотите верьте, хотите нет, один интересный и относительно прямой метод состоит в том, чтобы просто проинформировать их, что мы научились регистрировать гравитационные волны[264], возникающие при столкновении двух черных дыр. Почему эта узкоспециальная тема позволяет сделать настолько действенное и информативное утверждение? Гравитационные волны – это складки ткани пространственно-временного континуума, создаваемые сильными ускорениями, как, например, при сближении по спиральным траекториям двух нейтронных звезд или двух черных дыр. Существование этих волн предсказала общая теория относительности Эйнштейна – теория, изменившая описание гравитации с таинственной силы, действующей на расстоянии, на следствие искривления пространственно-временного континуума; то есть как тяжелый предмет продавливает батут, так и массы (скажем, Солнце или черная дыра) искривляют пространственно-временной континуум в своих окрестностях. Когда эти массы ускоряются, возмущение распространяется в виде волн. Таким образом, в отношении теории, сообщив инопланетной цивилизации, что мы знаем о гравитационных волнах, мы сразу же демонстрируем ей свой уровень понимания природы пространственно-временного континуума – решающего элемента эволюции нашей Вселенной. То, что мы сумели даже зарегистрировать гравитационные волны, мгновенно информирует об уровне наших технических возможностей, поскольку способность регистрировать эти исключительно слабые колебания близка к чуду. Фактически исследователи гравитационных волн уловили волну, растянувшую пространственно-временной континуум на 1 / 1 000 000 000 000 000 000 000. То есть эта волна заставила всю Землю расшириться и сократиться примерно на ширину атомного ядра.

Безусловно, немного найдется людей, не признающих, что благодаря научному прогрессу стали возможны многие улучшения в нашей повседневной жизни. К сожалению, достижения в гуманитарных дисциплинах не всегда получают заслуженное признание – феномен, который не мог бы не удручить Галилея.

Вклад гуманитарных наук в нашу способность представить даже то, чего не существует, в человеческую креативность, в развитие и эволюцию человеческого языка со всеми сопутствующими последствиями для коммуникации невозможно переоценить. Философия, духовные искания и религия помогли людям создать нравственную схему. Тем не менее находятся те, кто, вместо того чтобы способствовать партнерству между точными и гуманитарными науками, утверждает, что те и другие должны стремиться к герметически изолированному сосуществованию. Эти “сепаратисты” призывают к четким (разве что слегка проницаемым) границам. По моему скромному мнению, несмотря на бесспорное наличие важных различий предмета, способов исследования и приемов обеих сфер, признание того, что и гуманитарные, и точные науки есть неотъемлемые части одной человеческой культуры, должно исходить от обеих сторон[265].

Этот вывод становится особенно очевидным, если понять, что некоторые важнейшие вопросы, которыми когда-либо задавались люди, в течение тысячелетий пересекли сначала границу между религией и философией, а затем границу между философией и наукой. Я имею в виду, в частности, вопросы, связанные с истоками. Как возникла Вселенная? Как образовалась Земля? Как появилась жизнь на Земле? Как сформировалось сознание? Эти вопросы, как и, пожалуй, еще более важный вопрос о том, почему существует Вселенная[266] – или, в некоторых формулировках, почему вместо ничего имеется нечто, – в настоящее время широко признаются (хотя, к сожалению, не всеми) относящимися к сфере точных наук. Что еще важнее, наука уже дала, по крайней мере частичные, ответы на некоторые из них[267].