Хохочущие куклы - Татьяна Дагович

– …ведь если вот так, – (Алекс резко дернул ее на себя в танце), – для тебя болезненно, но если так (он осторожно притянул ее ближе), – уже приятно, и кто же ты, кто же я, если не можем разграничить для себя болезненное и приятное, путаем полезное и вредное, в самих себе не можем найти то, что нам нужно, хотя оно наверняка в нас есть. Элеонора, оно лежит на самом видном месте, я уверен! Тебе нечего на это сказать? Сегодня ты не сказала еще ни слова… Все, чего долго не могут найти, всегда лежит на самом видном месте. Но мы ведь не знаем никаких мест, кроме одного – места, которое обозначаем словом «я». Мы ничего не знаем. Впрочем, я говорю не о тебе, ты знаешь все закоулки, ты знаешь всё, кроме того, где ты находишься.

Музыка развернула их у самого зеркала, чуть не разбив о его поверхность.

– Мне, представь себе, тоже противно обнимать тебя, ведь ты мне сестра, еще и вся мокрая. А водить так рукой (он повел вниз по ее спине) мне нравится. А что думаешь ты, Нора? Ты механическая игрушка, я механическая игрушка, но мы родные.

А ей не нравилось. Не нравилось это все. В данный момент нужны были перламутровая чешуйка и Коленька, ни о чем другом не хотела и не могла думать.

– Я знаю, что ты думаешь – ты хочешь, чтобы тебя забыли, оставили в покое, хочешь заблудиться, провалиться, исчезнуть. Но с чего ты взяла, что твое тело – пропасть или лабиринт, – так по-твоему, сестричка, и так банально. Может, твое тело – прекрасный дворец, где ты калиф на час, всего на час, Нора. А дворец прекрасен.

– Нет. Извини, но мне нужно выйти в уборную.

– Первые слова. Надо же, тебе вечно нужно в уборную.

Галерея. Звуки затихают за спиной. Лестница, коридор. Вот она, спальня. Где, где, где. В ящичке нет. Искала. Кто мог трогать чешуйку? Вот, на столике. На самом видном месте.

Умиротворенная, Нора вернулась к гостям, пьяным, нерезким, как уставшие мухи.

Танцевала не с Алексом – но так же не улыбаясь и не глядя в лицо.

Благодарила Алекса за то, что он устроил праздник так хорошо, получала в ответ возражение: «Ты сегодня королева». Слышала шепот из углов: «Это совсем не та, что жила здесь раньше». – «Та же, та же! Неужели не узнаете?» – «Та умерла. Это ее сестра, их даже сравнивать нельзя. Посмотрите, как эта движется, как элегантна. У ее сестры был больной позвоночник, вы не знали? Она не могла даже повернуть голову… Да-да, от этого и скончалась». – «И все-таки это она же! Я-то уж проинформирован. Если была больна, значит, вылечили».

– Тебе нужно выпить еще, Нора. Но-ра, ты меня слышишь? Пошли танцевать, Нора. Пошли… Побежали!

Скользкий паркет. Те, что, поскользнувшись, падали, уже не поднимались. Их выносили. Слишком разные вина подавали к столу.

Она отражалась.

К черту прогнали оркестр, включили на все колонки радио из ее приемничка.

Конфетти сыплется с потолка, и новогодний дождик, и лепестки роз, и блестки, и серпантин. Смеются. Стекает по зеркалам разноцветный блестящий гель. По плечам. Блеск, звезды, блеск. (Сказала бы, лежа в бассейне, Саньке: «Они придурки и извращенцы. Я их королева».)

– Ты не устала, кузина?

– Нет.

– Тогда еще один танец. Если мы не упадем… А у тебя нет желания подрезать свои патлы? Ты знаешь, что сегодня произошло? Женщина, парикмахер, которую я присылал к тебе, победитель трех международных конкурсов, – она после твоих волос впала в истерику. Да-да, ты довела ее до попытки самоубийства. Не знала?

– Нет, я не знала.

Ей показалось, что она заметила Коленьку среди гостей, но то был не он. Искала дальше. Проглотила сладкую слюну, скопившуюся во рту. В углу лежал мертвый воробей. Не успели убрать – они появляются внезапно, эти мертвые птицы.

– Хочешь, Нора, я открою тебе секрет, пока мы танцуем. Знаешь, чего хотят все собравшиеся здесь, кроме нас двоих?

– Пить?

– Пить? Разве мало у нас напитков? Полгода они подбирали наряды, неделю репетировали, три ночи не спали. Они хотят спать, спать!

Внезапно погасли все лампы, и наступила тьма, такая беспросветная, что ей показалось, будто она через горло падает внутрь. Опомнившись, поняла, что у нее больше нет души, хотя определить – давно или с момента исчезновения света – не могла. Но сознание оставалось, ясное и незатуманенное, в пустоте. А больше не было никого и ничего.

Ничего под. Ничего над. Ничего в.

Прошел год. Удивляло, что нет звезд. Вдалеке, в воде проплывала навочка Санька.

Несколько тысяч лет прошло в полной темноте. Были и эпидемии, и войны, и стихии, апокалипсис сменялся новым апокалипсисом, но все продолжалось и продолжалось. И не заканчивалось. Как ее сериал. Нора, самая добрая из королев, пожелала всем погибнуть, предварительно проникнув в их суть и осознав безнадежность их стремлений. И осталась одна в пустыне домов, теплой зимой того года. Даже птицам она пожелала смерти, вот отчего они усеяли пол.

Она не знала, что после конца, всеобщей смерти, темнота в пустоте начинает сжиматься, и образует лабиринт, в котором вырастает человеческий организм, и делает шаги, и идет, сызнова. После конца все продолжается.

В темноте Нора расслышала его голос.

– Здравствуй, – сказал ее возлюбленный, по мудрому совету женщины Леночки обманувший Александра.

– Здравствуй, – его голос разбудил прежнюю любовь и вернул душу.

– Ты разрушила мир. Но он возвратился. Мы в той же точке, в которой были до того.

– Почему же тебя нет и меня нет?

– Скоро мы будем. Мы вернемся тоже. Дай время всё найти, расставить все фигурки по местам.

– Мы не будем. Только голос. Я так люблю твой голос. Остальное не нужно. Ведь ты такой же человек, как другие… В тебе тот же механизм, что во мне.

– Все люди похожи. Вытяни руку. Чувствуешь?

– Стена.

– Стены тесно стоят. Ты можешь нащупать дверь и потолок.

– Где я?

– Пока мы в кладовке. Я пришел за тобой. У нас все подготовлено. Мы уедем отсюда.

– Ты был, когда все умерли, в домах, без людей, без птиц?

– Сейчас это не имеет значения.

– Почему я здесь?

– Это тоже не имеет значения. Имеет значение, где ты будешь завтра утром. Пойдем, пора!

Он взял ее за руку. Она узнала прикосновение, тепло, и вспомнила, какой он. Шли долго по знакомым, заученным местам, только ничего не было видно. А когда остановились и Николай зажег спичку, увидела в неверном мерцании фрагмент своей кровати и узнала спальню. Он прошептал:

– Здесь в последнюю очередь нас будут искать. Переждем какое-то время.

Они забрались в постель.

– Давай будем плакать, – сказала она. – Так и время пройдет быстрее. Сможем уйти.