Гуннора. Возлюбленная викинга - Юлия Крен

Близилась осень, день клонился к закату, обагряя небо последними лучами солнца, и его свет, мягкий и нежный, лился сквозь темные тучи, сладкий, как мед. В безграничных высях взошла бледная луна, запели птицы, их печальный хор вторил шелесту листьев на ветру, и трудно было поверить, что эти листья, поблескивавшие в багровых лучах заходящего солнца, опадут осенью — сейчас они серебрились, точно какой-то ювелир выковал их ажурную филигрань.

Но спутники Агнарра не слышали чарующую мелодию леса, ее заглушали крики и шум. Они были чересчур уж громкими, эти люди, и поступь их была тяжела, им не было дела до красот мира и тепла последних лучей.

«Красота преходяща, — думал Агнарр. — И пусть славящая ее песня сладкоголоса, но она возвещает миру о смерти, ожидающей все живое, а не о величии человеческого».

Смерть забрала Берит, и черноволосая датчанка распадется в прах, когда Агнарр убьет ее. Только слава и власть неподвластны могильным червям. Слова о славе людской и подвигах высекут в камне, а камень способен воспротивиться времени.

— Герцог Ричард прибудет завтра. — Один из воинов прервал размышления Агнарра. — Его люди предупредили датчан о предстоящей встрече на берегу реки. Вначале с датчанами поговорят священники, потом сам герцог.

Агнарр презрительно улыбнулся. Теперь в его ушах звенела не песня угасающего дня, а буйная кровь.

— Мы давно уже распускаем слухи о том, что Ричард коварно убивает датчан, а его обещания столь же ничтожны, как соблазны, что сулит нам старуха, чье дыхание гнилостно, груди обвисли, а лоно иссохло! — воскликнул он. — Когда он заговорит, люди не станут слушать его, как не стали бы прислушиваться к блеянию козы или мяуканью мартовского кота. Ричарду не уговорить воинов последовать за ним, служить ему, отказаться от набегов на земли соседей.

Солнце устало бороться с луной. Ослабев, оно скатилось с небосклона, величественно, но обессиленно.

— А ты? Что ты будешь делать завтра?

— Ничего. — Агнарр предвкушал предстоящую победу. — Я останусь в стороне, послушаю его речь, зальюсь смехом, когда Ричард умолкнет. А когда он уедет, не добившись своего, я объединю датчан под своими знаменами.

По дороге в Жефосс Гуннора больше не воспринимала Нормандию как страну врагов, страну, где она потеряла родителей, где ее преследовал Агнарр. Она старалась увидеть тут рай, о котором ей рассказывал отец, когда они, голодные и уставшие, сидели у домашнего очага.

Светило солнце, природа потрясала великолепием красок, малыш толкался, и Гунноре легко было поверить в слова Вальрама. Багрянец леса радовал душу, плеск реки ублажал слух, а осенние цветы, обрамлявшие убранные поля, ласкали взор.

«Это твой дом, твоя страна, — говорила она ребенку в своем чреве. — Или станет твоим, если мне удастся помириться с Ричардом».

Она не знала, удастся ли ей это. Не знали этого и ее спутники. Матильде трудно было переубедить Гуннору, и хотя в конце концов датчанка согласилась, сомнения остались.

«Ричард не злопамятен, по природе своей он доверчив, но его слишком часто предавали, чтобы он мог сохранить миролюбивые взгляды», — говорил Арвид.

Брат Ричарда, Рауль д’Иври, был слишком легкомысленным, он не мог проникнуться мрачными настроениями — герцога или Гунноры, но и в нем чувствовалась тревога. Рауль хотел поскорее встретиться с Ричардом, а путешествие с беременной женщиной его задерживало.

«Ты отправишься с нами, только если поскачешь верхом. Мы не сможем тащиться туда на карете. Ты вообще умеешь ездить на лошади?» — спросил он, когда они собирались в путь.

«Мой отец разводил коней. Я выросла в седле».

Увидев, что Гуннора не солгала ему, Рауль заметно повеселел. Он все еще торопился, но теперь в его взгляде читалось уважение.

А вот Арвид по-прежнему тревожился: «Если бы мы только знали, что ждет нас там…»

Там — на берегу Сены, реки, по которой датчане переправлялись, приехав в Нормандию. Они становились все упрямее и своевольнее, их жестокость не знала границ. Ричард понимал, что должен завоевать их доверие, заставить их подчиниться себе. Он знал, что датчане соберутся на тинг в Жефоссе, и хотел поговорить с ними.

«Это решающий шаг для сохранения его власти», — говорила Матильда.

Что ж, это станет решающим шагом и для Гунноры.

В дороге она вспоминала слова Эглы о том, что любая жертва, любая боль, любое горе не должно быть напрасным. Когда-то эти слова придали ей сил и она сумела перехитрить Агнарра, теперь же этот совет больше не мог помочь ей.

«Нет, — думала она. — Иногда нужно смириться с тем, что что-то произошло зря. Иногда исхоженный путь ведет в западню, и только глупец пойдет той же дорогой. Иногда пролитая кровь остается неотмщенной. Иногда нужно предать себя. Иногда сильные погибают и побеждают слабые. Иногда и сильный должен проявить слабость».

Они прибыли на закате. Листья казались коричневыми в полумраке, над рекой поднялся туман, запустив липкие серые пальцы в прибрежный кустарник.

И хотя приближалась ночь, люди на берегу и не думали спать. Гуннора услышала чьи-то голоса, крики. Тут собрались в основном простые люди, крестьяне в длинных рубахах и грубых башмаках, но были среди них и воины в кольчугах и при оружии.

«Может быть, среди них и Агнарр, — подумала Гуннора. — Он не упустит такую возможность навредить Ричарду».

Агнарр прибыл сюда со своим войском, но большинство составляли простые датчане, пришедшие на тинг с женами и детьми.

— Что случилось? — спросила она Арвида.

Гам усилился, толпа была настолько плотной, что они не сумели подъехать к шатру Ричарда и пришлось идти пешком.

Арвид устало пожал плечами. Он явно жалел о том, что вновь ему приходится волноваться за Ричарда.

— Понятия не имею…

Рауль потерял терпение. Кулаками прокладывая себе путь к Ричарду, он жестом приказал Гунноре следовать за ним, но неподалеку от шатра остановился, завидев брата.

— Лучше, чтобы он тебя пока что не заметил.

Гуннора пригнулась. Впрочем, в этом не было особой необходимости, Ричарду сейчас было не до нее: его окружили церковники, не скрывавшие своего недовольства. Из услышанного Гуннора поняла, что когда священники начали проповедовать толпе, их забросали объедками.

Гуннора видела злость на лицах церковников, их страх и тревогу — но Ричард оставался спокоен. Он пытался утихомирить клир, но когда его слова вызвали лишь очередную гневную тираду, в нем вспыхнуло то же раздражение, что и в Рауле. Отослав священников прочь, он больше не обращал внимания на их протесты и запрыгнул на помост, откуда те проповедовали. Оттуда можно было увидеть всю толпу.