Загадка Либастьяна, или Поиски богов - Юлия Фирсанова

– Лучше бы тебе нравился официальный портрет принцессы Элии, детка, – втыкая иголку с темно-зеленой ниткой в подушечку для булавок, не без укора вздохнула старушка, купившись на простенькую уловку воспитанницы.

– Он плохой, – категорически заявила девушка, пренебрежительно сморщив вздернутый носик. – Элия на нем хоть и красивая, но чужая, далекая и очень холодная, какая-то колючая, как Энтиор. Мне не нравится смотреть на эту картину. И я вовсе не собираюсь быть похожей на ту сестру, которая нарисована там, да у меня и не получится, ты же знаешь, няня.

– Принцессам и богиням часто приходится делать вид, что они холодные и колючие, деточка, – вздохнула Нэни, отмеряя ярко-синюю нитку для цветка ириса.

– А я не буду! Это неправильно – все время притворяться! – упрямо пробурчала девушка и отправилась в свою спальню. Ей очень хотелось еще раз рассмотреть подарок призрака – миниатюру с портретом Кэлера – при ярком дневном свете.

– Ох, голубка, – покачала головой старенькая нянюшка, а иголка продолжала сноровисто сновать по ткани, направляемая умелыми руками мастерицы. – Кабы все во Вселенной было по твоему слову, да разве ж так бывает…

Размышления о судьбе Тулина и загадка его последнего подарка, на котором при повторном рассмотрении оказалась еще и странная надпись «Туз Страж», так захватили принцессу Мирабэль, что ночью она увидела во сне громадную колоду карт с портретами родственников и незнакомых прежде мужчин, развешанную на гигантском колесе, вращающемся и летящем сквозь узор, сотканный из разноцветных нитей. Во сне, помнится, Бэль понимала все, что видела, и принимала как должное, но поутру, пробудившись, сохранила в памяти лишь обрывки видения, утратившего стройность и смысл. Но мысли о пластинке с портретом Кэлера и ее загадке не покидали юную богиню. На уроках она была так рассеянна, что едва не превратила лорда Эдмона в кактус и три раза сфальшивила на музыке, к великому негодованию Ални, обрушившего на нерадивую ученицу целый водопад упреков, впрочем пропущенных ею мимо ушей. В довершение всего Бэль чуть не покалечилась на тренировке у Итварта, воин был вынужден отменить занятия, чтобы в будущем иметь возможность заниматься со здоровой подопечной.

После уроков девушка не вернулась сразу к себе, а продолжила слоняться по замку без всякой цели и меланхолично следить с крытой галереи за моросящим, навевающим сонные грезы дождем. Там-то принцессу и обнаружила сбившаяся с ног нянюшка.

– Деточка, ты разве забыла, что сегодня семейный обед? – всплеснула руками запыхавшаяся старушка.

– Да, – отворачиваясь от большого окна и глядя прямо в глаза Нэни, честно призналась Мирабэль.

– Ох-ох-ох, – только покачала головой нянька и поволокла Бэль в покои, переодеваться к трапезе.

Мирабэль облачили в одно из новых, почти взрослых платьев: серое, расшитое по лифу белыми розами, со свободными рукавами из тонкого узорного кружева, в которых, как решила Бэль, глядя на себя в большое зеркало, даже исцарапанные в играх руки смотрелись до странности аристократично. Няня расчесала густые, отливающие темной рыжиной волосы принцессы, заплела их, уложила короной вокруг головы и закрепила драгоценными жемчужными шпильками. В ушки вдели изящные серебряные сережки-цепочки, а на шею повесили кулон с крупным жемчугом. Бэль неуверенно улыбнулась своему странно повзрослевшему отражению, и то ответило хозяйке холодной, высокомерной улыбкой знатной дамы.

«Принцессам и богиням часто приходится делать вид, что они холодные и колючие, деточка!» – вспомнила девушка фразу, сказанную давеча нянюшкой, и немного усомнилась в собственной задорной правоте, заставившей ее брякнуть в ответ: «А я не буду притворяться!» А потом в голове Бэль мелькнула догадка: может быть, на самом деле ни принцессы, ни богини не стараются притворяться холодными и колючими, просто тот, кто на них смотрит, недостаточно внимателен? Он воспринимает лишь платье, драгоценности, важную осанку и не может или не хочет проникнуть взглядом глубже.

Бэль дала себе зарок в следующий раз, когда отправится побродить по галерее Портретов и Зеркал, обязательно присмотреться повнимательнее к портрету Элии. Девушка была почти уверена, что за строгим высокомерием царственной богини сможет заметить обычную, немного снисходительную, ироничную насмешку, сквозящую в глазах сестры. Из этой насмешки, когда богиня разговаривала с младшей кузиной, рождались теплые серебристо-золотые лучики. А если Бэль подобного не заметит, значит, Элию рисовал плохой художник!

Принцесса показала язык своему чрезмерно высокомерному отражению и отвернулась от зеркальной глади.

– Кленовая зала, не забудь, – напутствовала Бэль нянюшка, ворчливо, словно бы про себя, добавив со всегдашним вздохом: – Ох, у девчушки ветер в голове!

– Не забуду, – примирительно чмокнув старушку в щечку, пообещала принцесса и выпорхнула в коридор.

Приближающееся с катастрофической быстротой начало обеда позволило девушке не вышагивать, строя из себя томную, хрустально хрупкую леди, а сломя голову нестись по замку. Лорд Ални небось закатил бы глаза и стал бы возмущенно лепетать ученице об элегантности и изяществе, но незнакомый с придворными обычаями человек счел бы молоденькую принцессу, торопящуюся на обед, грациозной и милой.

Отношение Мирабэль к семейным трапезам, на которые собирались все родственники, пребывавшие в замке, нельзя было назвать однозначным. С одной стороны, она радовалась возможности повидать любимых братьев, поболтать с ними. А с другой – для непоседливой девушки, на каждом шагу нарушающей какое-нибудь идиотское правило этикета, в семейном обществе имелись и раздражающие факторы. Их звали Нрэн и Энтиор. Неодобрительный взгляд бога войны, отмечавшего каждый намеренный или случайный промах сестренки, чтобы потом прочесть занудную нотацию, а также презрительное фырканье, брезгливые мины и колкости Энтиора могли испортить настроение кому угодно. Но пока еще обеды были для Бэль в новинку. Они являлись зримым, вещественным подтверждением ее почти пришедшей взрослости, поэтому на трапезу молоденькая принцесса отправлялась не из-под палки. И пусть морщится Энтиор и пичкает нотациями Нрэн, Бэль была настроена получать удовольствие от общения с другими родственниками.

Кленовая зала нравилась Мирабэль почти так же, как Канареечная. Теплые, медовые тона дерева, темно-зеленые и шоколадные портьеры, затканные золотыми и красными разлапистыми листьями, гобелены, длинные дорожки, продолжающие мотив осеннего леса, легкая, словно воздушная, резная и удивительно удобная мебель, большой, в пику традициям круглый стол, несколько превосходных акварельных пейзажей – вся обстановка располагала к душевной беседе. Но больше всего девушку восхищала огромная фигурная люстра, похожая на живой, светящийся магическими желтыми, оранжевыми и зелеными огоньками куст, разросшийся на потолке.

– Кто же еще, кроме Лейма, Нрэна и Элии сейчас дома? – загадала Мирабэль, приблизившись к высоким дверям, снабженным мелким бытовым заклинанием заглушки, пропускавшим все звуки только в одном направлении – внутрь.

Лакей распахнул створку, и девчушка моментально получила ответ на свой вопрос – зазвучал противный, полный томной брезгливости голос Энтиора, вампир помахивал в воздухе рукой – взмах направо открывал идеальную кисть принца, на безымянном пальце сверкал драгоценный перстень с рубином, взмах налево – кружевные манжеты эффектно падали на длань вампира: